Скарон больше не добавил и слова, не пожелав проститься с Эжоном, он, дождавшись с концом речи и своей очереди на выход из лачуги Эмиса, выскользнул в провал темноты, скрываясь от любопытного и ненужного взора.
-О чем вы говорили? – спросил Эмис с восторженным придыханием, приблизившись к Эжону.
-Мы? – Эжон криво усмехнулся, - пытались выработать общий ценз грядущих выборов.
-Кого? – не понял, но заранее очень проникся Эмис.
-Кому можно голосовать за народных представителей. С какого возраста и какого имущества, - объяснил Эжон, и, продолжая сохранять запоздалую и смешную таинственность, повторил действие Скарона с той только разницей, что тот скрылся в ночи и вышел прочь из лачуги Эмиса, а Эжону податься кроме как в соседнюю клетушку-комнатку было и некуда.
Но, тем не менее, Эжон гордо вышагал туда.
Если Эжон не умел скрывать своей истинной сущности от тех, кто был хитёр и разборчив от перенасыщенности жизнью, то Персиваль совсем наоборот. Скрывать свои истинные чувства под двумя-тремя масками было его основным занятием.
Разумеется, он не мог не заметить, как по Мааре продолжают «гулять» памфлеты, напечатанные на этот раз не на дурной бумаге, на какой печатал лишь первые экземпляры Ольсен, а на более качественной. Он перехватил их раз, другой…
И задумался, встретив в третий раз экземпляр: кто и зачем выкидывает большие деньги на бумагу и печатников, ради этих экземпляров?
Тогда Персиваль перестал арестовывать бумаги и начал внимательное наблюдение. Он был хорошим дознавателем и в скором времени выявил, что в Мааре существует реальный заговор, вдохновленный памфлетом Олсьена – тем самым подлым и гадостным памфлетом! И все вдохновленные желают сменить королевскую власть на выборную – народную.
Сначала Персиваль пришел в ужас, потом выдохнул, посмотрел направо, посмотрел налево и понял, что «ужас» - это преувеличение.
-В конце концов, я не король, - заметил Персиваль сам себе, так как большего посоветоваться напрямую ему было не с кем, - а это значит, что мне не нужно опасаться народной власти. Но вот то, что народной власти нужен закон – это факт!
Персиваль умел выживать. Он чувствовал, что нужно определяться и именно сейчас и потому, не желая метаться, пока осторожно лавировал меж двумя сторонами, стараясь не зверствовать над заговорщиками, но и не позволяя Трибуналу или придворным усомниться в своей преданности.
В некотором роде – ситуация с Арахной даже сыграла ему на руку, ведь Трибунал, казнивший советника, да еще и из числа законников – это звучит весьма и весьма солидно.
Персиваль решил, что ему мало, определенно мало связей с заговорщиками, а потому принялся выстраивать тонкие ниточки паутины по столице, чтобы сплести, наконец, следы и вызнать хоть одно – по-настоящему стоящее имя. какой толк связываться с несчастным рыбаком или ремесленником?
-Нет, - рассуждал Персиваль, - всегда есть вдохновитель, лидер!
И именно лидер должен был помочь Персивалю, в случае чего, уцелеть. Нужно было только узнать хоть кого-то стоящего и чем-нибудь задобрить, а вот чем – исходить следовало только из имени и личности!
Задачка была та ещё…
Но Персиваль был хорошим дознавателем, а люди, занимающиеся этой деятельностью, как известно, никогда не оставляют более своего поста и навсегда остаются дознавателями. Вскоре он узнал, что в группу заговорщиков входит Эжон.
-О-па! Нашлась пропажа! – обрадовался Персиваль и пожелал, было, по минутной слабости своей, даже арестовать его, чтобы сдать короне и казнить следом за Шенье и Мораном, но минутная слабость прошла, и Персиваль с досадой на самого себя понял, что ему нет никакого толка от казни или жизни Эжона.
-К тому же, Эжон не занимался этим делом до недавних пор! – успокоил себя Персиваль и вскоре вышел на следующего участника – Эмиса.
Эмис был ему знаком как палач (пусть и начинающий, пусть и ученик), в те времена, когда не было смуты. Эта нить вела к Арахне, а у Персиваля было непроходящее раздражение – досадливое и жалостливое к ней, поэтому он решил искать дальше и не связываться с Эмисом.
И только позже ему повезло. Он вышел на Скарона. Попытался удивиться и не смог. В его представлении такой избалованный и переживший всё, что только можно было пережить в мире живых человек, и мог ввязаться в заранее безнадежный (или почти безнадежный) заговор.