Персиваль понял, что намёками у самого Скарона ничего не выведать – таков уж был характер у этого человека – отшучиваться и уклоняться, если нужно, и тогда Персиваль вытащил из архивных дел дело Ольсена, где лежали листки памфлета и за свой счет, таясь и действуя через вторые-третьи руки, отпечатал в трех разных печатях по дюжине экземпляров. Затем, гордый своей придумкой, принес все эти экземпляры Скарону.
Скарон снова не удивился. Спросил только:
-А почему три печатника?
-Чтобы запутать Трибунал! – объяснил Персиваль.
-Так ты же сам трибун?
-Ну…- Персиваль пожал плечами, - времена меняются. Приходит время победителей.
-За местечко под солнышком боишься? – усмехнулся Скарон, но подношение взял и никак более не заговорил с Персивалем, однако, Персиваль не сомневался: пару баллов перед Скароном ему заработать всё-таки удалось…
Конечно, Персиваль понимал, что становится полновесным преступником, но теперь, когда у него больше не было прикрытия в лице Арахны – толку-то от нее – осужденной? – ему приходилось действовать только самому и самому рассчитывать своё будущее.
Впрочем, не только своё. Персиваль честно опекал, не приближаясь, но не выпуская из-под контроля, сына Мальта – Львёнка.
Тот был сиротой, хотя отец его был жив, но что толку от жизни, которой отведены считанные дни и изменить это обстоятельство никто не в силах?
А Арахне и Мальту был уже вынесен приговор. Ни его ни ее не вызывали больше на заседание, не приносили документов – ничего! Всё было решено за них и без них. От них требовалось одно – смирение.
И Арахна и Мальт приняли это смирение и пытались переносить его со всей стойкостью, какая была только отпущена им обоим Луалом и Девятью Рыцарями Его.
За считанные часы до казни их обоих перевели в последнюю – в общую камеру, потому что теперь от них не могло быть угрозы, никакой опасности – последние часы в обществе всегда проходят легче, чем в одиночестве, когда стены камеры кажутся уже сжимающимся до точки коридором жизни…
Мальта привели первым. Он знал, что Арахна появится очень скоро и потому ни разу не удивился, когда услышал, а мгновением позже и увидел ее появление в компании стражников. Но она поразила его своим спокойствием, размеренным шагом и абсолютно равнодушной безмятежностью черт!
Как будто бы не до казни она осталась в этом последнем пристанище с ним, а просто по-дружески или по рабочей встрече засиделась в непривычном для себя кабинете.
Мальт искренне поразился такой перемене. Да, она была бледна, и круги под глазами выдавали бессонницу, но ее движения стали будто бы изящнее и более плавными – воистину, страдания шли ей на пользу, украшали весь лик каким-то таинственным свечением тихого спокойствия…
-Ара…- Мальт охрип от неожиданности, когда ее ввели в камеру и закрыли решетку. Он был готов утешать Арахну, обещать ей быть с нею до последнего мгновения на эшафоте, а выходило, что-то невразумительное, словно бы она и не боялась.
-Не говори, - попросила Арахна, - не надо мне сожалений или слез. Я не жалею ни о чем.
-Ара! – мысли Мальта путались. Он никогда прежде не видел ее такой и, видит Луал и видят Девять Рыцарей Его, такая Арахна была ему не просто непривычна, но даже и неприятна, ведь прежде она нуждалась либо в его защите, либо в его присутствии. А тут?..
-Не занято? – пошутила Арахна, усаживаясь на жесткую деревянную скамью, приготовленную для преступников, проводящих последние часы на земле, - вот и славно.
-Ты…- Мальт обрел слова и скользнул к ней, схватил ее руки – неожиданно теплые и совсем не дрожащие, коснулся их губами, - как ты?
-Нормально, - не удивилась она, - жду. А ты?
-И я…
Арахна отняла свои руки и улеглась на скамью, прикрыла глаза. Мальту оставалось лишь сказать:
-Похоже, что ты не боишься!
-А чего мне бояться? – не открывая глаз, спросила Арахна. – Я сама казнила, значит, и меня казнят. В конце концов, все мы смертны, Мальт! И короли, и жрецы, и солдаты и крестьяне. Так почему палач, замаравший свое имя в интригах, предавший закон и само убеждение палача в милосердстве должен жить вечно? В качестве наказания? Луал не так жесток…
-Я хотел бы, чтобы ты жила, - вымученно признался Мальт. – И ты, и Регар, и Лепен, Сколер, Сонор…