-Спасибо.
-Ну…- Персиваль кашлянул, не зная, что еще сказать, - я должен идти. Вы это…удачи.
Арахна не обернулась, пока Персиваль не ушел совсем, хоть он и дал ей время, задержавшись настолько, насколько вообще мог задержаться нежданным гостем в тюрьме у камеры осужденных преступников против трона и народа.
-Сволочь, - сообщил о нем Мальт, глядя на опустевшую лестницу, ведущую наверх, к жизни и навсегда недоступную для них, - но среди них всех, самый, пожалуй, совестливый.
-Я…- Арахна начала что-то говорить, но осеклась, махнула рукой, - уже всё.
И оказалась права. Не прошло и пяти минут, жалких пяти минут! – драгоценных пяти минут, как снова послышались шаги. На этот раз спускалось сразу же несколько человек, что означало: пора.
Арахна испуганно взглянула на Мальта и вновь показалась ему той самой, с первой их встречи, молодой, неопытной и наивной девицей, оказавшейся какими-то плетениями ветров в палачах, но даже не осознающей своей роли.
Но мгновение прошло. Во взгляд её вернулась пустыня, в черты – болезненность.
Она стояла ровно и не дрогнула, пока ей зачитывали приговор, и пока связывали ей руки, остригали волосы. Арахна даже не скользнула взглядом вниз за упавшими срезанными прядями, так и стояла, глядя в пустоту перед собой, словно происходящее её уже не касалось.
Затем её развернули и повели прочь, в последний путь, первой. А оставшиеся люди из числа законников занялись Мальтом. Мальт многих знал, и видел, как неловки движения прежних его подчиненных, как деревянны их пальцы, и какое смущение владеет их умами. Но в нем не было никаких чувств в этим людям – ни жалости, ни ненависти…ни-че-го. Там, куда он выходил из последней своей клети, не было чувств. Был лишь чертог Луала и Девяти Рыцарей Его.
А казнь – это всегда зрелище. Всегда есть люди, которые незнакомы ни с жертвами обвиненных, ни с самими осужденными, а просто приходят полюбоваться на кровавое представление и еще раз порадоваться собственной жизни. здесь же, когда казнили советников, еще и двух, можно было бы ожидать большое количество гостей…
Но казни стали привычны в Мааре. И даже то, что оба осужденных были советниками короля (да будут дни его долги!) и оба принадлежали к закону – (всякие оступаются, видели, знаем) – не собрало для Арахны и Мальта подле эшафота большой толпы.
Вся Маара слишком привыкла к смерти, чтобы обращать на нее внимание. Привыкнув, перестала бояться.
Но всё-таки у эшафота собралось около трёх десятков человек из числа законников и случайно забредших людей. Была здесь и Маришка – она знала, что ей лучше не появляться в таких местах, но всё-таки, бедная женщина, взявшая на воспитание и заботу сына Мальта, не могла остаться в стороне. Она хотела в последний раз увидеть Мальта, запомнить его смерть и, когда-нибудь, когда Львенок вырастет, рассказать ему о последних минутах жизни отца.
Был в числе зрителей и Персиваль. Он не был сегодня законником – его милостиво освободили от этого, но и уйти совсем он не смог – хотел увидеть, как казнят его сподвижников…и еще – каких-то очень важных, но необъяснимых людей, значимых, и не имеющих точной категории. Они не были ему приятелями и уж тем более друзьями, но все-таки были важны.
Был здесь и Эмис. Он пришел проведать Арахну. Она не узнала его, или сделала вид, что не узнает, как Мальт «не узнал» Маришку, и скользнул по ее фигуре равнодушным взглядом. Эмис мог считать Арахну глупой, наивной, упертой, но искренне сострадал ей.
Правда, помочь это ничем не могло.
Несмотря на то, что Арахну вывели из тюрьмы раньше, первым на эшафот возвели Мальта и он попытался извиниться за это перед нею взглядом. Но она не заметила, или не пожелала заметить и этого.
Да, приговор ему понятен. Нет, вину свою он полностью не признает. Да, душа его чиста, нет, покаяния он не желает. Да свершится кара, да примет Луал его в чертоги…
Персиваль отвернулся. Он видел много казней и никогда не отворачивался, а здесь отвернулся. Дрогнуло что-то в его существе так, что он не мог удержать этого, и отвернулся, не желая видеть, как рухнет обезглавленное тело, как опрокинется жизнь, как заструится кровь.
Но он ничего не догадался сделать со своим слухом! Страшный вздох и покатившийся круглый предмет. И тишина, тишина – столь убийственная в своем проявлении, мгновенная, пока не последовал новый вздох толпы.