И Берн страшно этим гордился. Лагот же был добровольцем. Когда перемены и трещат вокруг стены домов, нужно куда-то идти и где-то пригреться. Лагот был в этом плане очень умен и сообразил, что большая власть у тех, кто несет закон и у жрецов Луала. Но у жрецов слишком долго учиться, а вот в законники пойти – святое дело!
Улицы патрулировали каждый день, дни и ночи, меняя смены. Традиционно, в одной смене состояло три-четыре человека. Берн любил возвышаться над новенькими, водить их по проулкам, где еще недавно кипела кровь от бойни и рассказывать, кто и как был убит.
-Вот здесь, - говорил он, указывая коротким толстым пальцем на прихваченную морозом землю, - здесь была убита Глава Коллегии Распределения. Ребята выбросили её вон из того окна…
Невольно поднимались все головы и смотрели в темный провал выбитого окна верхнего этажа.
-Потому что она не отстаивала интерес народа, а думала лишь о том, как набить карманы!- добавлял Берн, довольный эффектом. – А вот чуть поодаль, видите – подтек на углу?
Подтек действительно был. Отвратительного бурого цвета. Не хотелось даже знать, что это, но Берн был другого мнения:
-Здесь разбилась голова главного казнокрада!
И он горделиво расправлял огромные и без того плечи и оглядывал покровительственно добровольцев.
Вообще, как мог судить Лагот, Берн был еще не самым плохим в патрульной службе. Долетали тревожные слухи о том, что некоторые патрульные, пользуясь покровительством закона и страхом людей, только так бесчинствовали и всячески издевались. За это, конечно, многие отправлялись на эшафот. Но и без того очередь на казни, без патрульных, была внушающей. Особенно, если учитывать, что от прежней Маары остался только один палач – таинственная Арахна, входившая сейчас в совет при Короле Мирас, да будут дни его долги. Закону приходилось прибегать к услугам солдат или наемников. Это было не очень правильно, но слишком много неправильного было и без этого на улицах Маары.
Мороз забирался сегодня особенно яростно под плащ, прожигал как будто бы насквозь, а тут еще этот тычок. Ну, вот зачем?
-Зачем? – хмыкнул Берн, - учить вас, неженок, надо! Вот ты, Лагот, хоть раз кого-нибудь убил?
Лагот покачал головой. Вопрос был задан не в первый раз.
-А я убил. И вот пока не убьешь, не понимаешь, сколько в тебе жизни. учить вас надо! – наверное, в Берне жил какой-то мыслитель, где-то глубоко, под личиной кузнеца, но от мороза легче не было.
-К…когда нас сменят? – проклацал зубами еще более замерзший новичок Вимарк. – Холодно… хороший хозяин пса не выгонит.
-А вы и не псы, - резонно заметил Берн. – В вас нет песьей преданности. Не доказали еще! А преданность беречь надо. Вот я доказал. А вы – нет!
Но, взглянув на нежное, совсем юное лицо Вимарка, подходящее больше поэту, чем добровольцу от закона, сжалился:
-Эх вы… в последний раз обойдем площадь и пойдем докладывать.
Докладывали после каждой смены. Сегодня все было почти что в порядке. Ну, подумаешь, небольшая драка – это пустяки. Пару трупов нашли. Один с признаками удушения – так сказал Берн. Так записали, все честь по чести. Хотя пальцы не гнулись от мороза, и чернила стыли и мерзли, но сделали. Будет, что положить в доклад.
Если бы Лаготу сказали, что прежде городская площадь кипела жизнью, он бы не поверил. Жизнь увела его род от столицы далеко и никогда прежде переворота и темных дней, охвативших Маару, Лагот не видел. когда-то же на этой самой площади прыгали веселые шуты, острили памфлетисты, играли барды, тут же, порою, сочиняя свои прилипчивые песни. Пахло выпечкой, сладостями, вином от таверн и повсюду были люди – спешили от лавки в лавку, останавливались поболтать, обменяться новостями. Городская площадь жила своей особенной яркой жизнью от самого рассветного часа до поздней темноты. Здесь можно было отыскать самые диковинные вещицы из-за морей, продать и купить едва ли не все, что только может выдумать человек и скоротать время. Именно здесь, на городской площади проходили главные праздники, зажигались костры и проходили мистерии.
А теперь?
Большая часть лавок открывается только после стука. Люди не то, что говорить – в глаза смотреть друг другу не решаются. Шмыгают тенями туда-сюда, больше держась тени. Правда, из таверн до сих пор пахнет вином, только уже не благородным ароматным фландрийским, а терпким и отвратительным из разряда – лишь бы пилось, а вкус – плевать! Лишь бы дурманило.