Но и сама она выглядела не лучшим образом. Конечно, синяков не было, и зрение еще ловило предметы и окружающий мир четко, но у нее на лице залегла болезненность, вызванная нервным недосыпом, тихими слезами, которые приходится скрывать, и усталостью.
Арахна брала себя в руки каждый день по нескольку раз, не позволяя себе расползтись и сдаться. И сейчас, проводив в коридор Ольсена и Лагота, она заставила себя вернуться к работе и принялась опять разбирать бумаги, составлять письма, послания, списки. После разборки бумаг, которые опять и вновь грозили размножиться – поручения, выданные ею в начале разбора, подходили к концу и на подпись уже ложились новые письма и бумаги…
Арахна вырвалась из бумажного плена и пошла, прихватив пару случайно подвернувшихся под руку бывших дознавателей, на двор – сегодня ей еще надо было казнить семь человек. Учитывая то, что она верила лишь в свои руки и только-только обучала нового плача себе на смену, передавая секреты милосердной казни, казнить приходилось в основном ей – солдаты, даже прожженные убийцы, не казнили, а убивали. А Арахна видела, насколько это разные вещи – это было той самой разницей, какую можно увидеть лишь будучи опытным палачом.
В Мааре в это время казнили, как правило, на пустыре от сожженной в ночь бойни Коллегии Палачей. Если, конечно, речь шла о каком-то более важном человеке – его казнили на городской площади, но в мороз, в условиях переполненных тюрем и невозможности нормальной транспортировки, приходилось казнить близко.
Зрителей почти не было. В холод приходили либо совсем потерянные, либо близкие. Так было проще. Арахна уже не чувствовала ничего на пустыре, где раньше был ее дом. У нее не осталось чувств к этому месту и хотелось быстрее казнить, чтобы вернуться и согреться.
В мороз особенно не казнишь металлом, поэтому - в основном вешали.
Виселица уже была воздвигнута. Арахна предпочитала вешать либо на п-образной, либо на т-образной. Первая в среде палачей называлась «дверкой», вторая «крестом». Во-первых, такие было проще устанавливать. Во-вторых, такие не заваливались.
Сегодня была «дверка». и семь уже привезенных преступников. Арахна знала, как палач, что при повешении, где карало именно длинное падение, шея ломалась сразу почти всегда. Но, чтобы избежать даже самых редких случаев агонии удушения для преступников, она, как и многие палачи, что проповедовали милосердие, вставляла тонкий металлический крюк в веревку, который, в случае, если что-то идет не так, мгновенно заканчивал работу, сокращая минуты агонии до мгновений.
Арахну уже не трогали казни. Ей хотелось быстрее покончить с этим, уйти с холода. Она зачитывала приговор, зная, что охрипнет. Одно и то же – вредительство, разжигание противостояния новой власти, мятежное настроение.
Она уже не запоминала преступников. Редко кто мог впасть ей в память, а вот когда был холод – вообще даже не стоило и пытаться.
-Да примет Луал душу твою!
Длинное падение и нет одной жизни.
-Именем закона Маары…
Нет еще одного.
-Во имя короля Мираса!
И третьего тоже нет. очередь жидкая и без того, а теперь и вовсе редеет. Арахна зевает, и думает, что ей придется заполнить сегодня аж семь протоколов для отчетности.
-Да будут дни его долги!
Четыре. кто-то плачет. Молодая женщина, закутанная почти полностью всем лицом, бросается к виселице, но солдаты отталкивают ее. Она падает в снег и не может подняться.
-Карается именем Луала…
Пять. Еще немного и можно вернуться.
-И Девятью Рыцарями Его!
Шесть! Арахна снова зевнула, прикрывая рот перчаткой. Кожа дубела даже сквозь толстый мех.
-Да будут дни его долги!
Всё! Арахна кивнула помощникам, которые принялись снимать тела и складывать их в скорбную деревянную телегу. Дальнейшее ее не касалось. Арахне нужно заполнить протоколы!
Протоколы, письма, новые списки, чьи-то наивные и полные злобы доносы, распоряжения для Арахны и распоряжения самой Арахны…
И теперь еще – Совет. Снова большая зала, в которой тепло. Почти все советники на местах, исключая барона Боде, который где-то на севере. А так…все то же. Легкое приветствие всем, ни взгляда на Велеса, более теплое приветствие с Атенаис:
-Привет!
-Привет, дорогая! – и вот Арахна уже заняла свое место, отогреваясь впервые за несколько дней от холода.
Маркиз Шенье угрюм и немногословен, а как иначе? Такая уж натура. Граф Моран тяжел и недоверчив. Место барона Боде пустует, а жаль – Арахне даже непривычно с его отсутствия – человек, неоправданно веселый, каламбурящий, это, конечно, не всегда уместно, но без него сплошной мрак.