Ольсен говорил, что стихи от народного поэта в смуту должны быть простыми, и не должны быть гениальными. Иначе их не поймёт масса. Здесь же, в мотивах тяжелого труда, Лагот озвучил, хоть и чужие строки, но все-таки, очень близкие именно этому слою людей. И лица, напряжённые и пьяные, встретили, вдруг, эти строки яростным одобрением. Лагот был ни жив ни мертв.
Публика же требовала ещё. Это означало, что вот теперь и можно прочесть то, для чего всё это и затевалось. Ольсен сделал в толпе ободряющий жест, а Лагот, видя, что это не так уж и страшно, начал опять:
-Мы хотим хлеба
И светлого неба,
Не войны, но победы
И всё это
Нам может дать трон.
Мы не хотим знать,
Как воевать…
Лагот читал и читал, воодушевленно, сам поражаясь силе своего голоса. Он жестикулировал, как учил Ольсен, менял интонацию от трагического шепота до вскрика, и призывал народ понять, что только с троном, с королем можно забыть о своих бедах, что можно мирно и тихо жить…
Это было грубо, но и публика была груба и пьяна, поэтому толпа легко подхватывала и ярость, и воодушевленную поддержку, смешивалась в своих эмоциях, потому что кто-то пришёл и говорил, что нужно чувствовать в сложившейся ситуации. И пусть на утро многие даже не вспомнят слов, но сейчас Лагот зарабатывает свою славу, которая наполнит кабаки столицы, и сделает Лагота знаменитостью.
Это слава для короны. Это минута для Лагота. Это триумф для Ольсена, незамеченного в кабаке.
Новоставленный поэт посещает за ночь ещё три кабака и не везде слова его находят, конечно, бесконечное одобрение, но кое-что остается даже в умах скептиков и мятежников, привыкших к тому, что уж уличные поэты-то выражают вернее всего слова народа. значит, народ поддерживает короля…
Гудит ночная Маара, оживает. Народ, бродяжный по трактирам, наполнен чем-то большим, чем случайными напевками. И где тут есть кому дело до ожидающего последних своих минут графа Сонора? Или до Арахны, у которой уже нет сил к слезам?
А к утру водит Маара в привычную жизнь. Понемногу отворяются двери и окна, начинаются строительства и мелкий обмен, торговля, вопреки царящему ещё холоду и нестабильной обстановке человек хочет жить, не выживать, а именно что жить. Тут и там говорят о каком-то новом народном поэте Лаготе, который отсыпается в этот час, под довольное бормотание Ольсена, сочиняющего очередные баллады…
Где тут есть место для графа Сонора? Кто знает, что в эту минуту его ведут на казнь через повешение под руководством советницы короля Арахны?
Кто знает, что у Арахны хрипит голос, что граф Сонор, хоть и сохраняет внешнее присутствие духа, про себя молится и досадует, запоздало досадует на всё непрожитое? Новость пройдет быстро: казнён да казнен. В народе нет пока особенного дела до этого человека. Велес только радуется со своим Патрульным Штабом и торопится со своими подопечными взглянуть на казнь своего павшего врага, да полюбоваться бледной Арахной, вынужденной покориться королю, вопреки собственному ощущению.
Дрожит жизнь, стучат сердца в волнении, в тревоге, в стыде. Арахна зачитывает хрипло и рвано приговор, не глядя на графа Сонора. Граф соглашается со всеми обвинениями. Ах, если бы не мороз, его казнили бы как положено знати: мечом! Но металлом палачи не пользуются весь зимний сезон, все это время они либо топят, либо вешают.
Народу мало. Арахна замечает Велеса, дрожащий Патрульный Штаб, Мальта, Персиваля…пару зевак – вот и все, кто пришёл проводить графа Сонора в последний путь.
Арахна сама затягивает петлю на обнажённой шее графа. Он в надорванной рубашке на морозе, и холод уже сковал его тело, притупил разум. Но Арахна надеется, что её последнее слово, последнее: «прости», граф Сонор всё-таки услышит. Примет ли он это за игру своего истомленного воображения? Сочтет ли это за шум ветра? Неизвестно…Арахне хочется верить, что граф прекрасно всё понимает, понимает, что это её долг и что иначе она не может. Она надеется на его снисхождение, потому что за собой его не имеет, а жить ещё как-то приходится.
Дрожит веревка, натягиваясь в последний раз, а после – длинное падение делает своё дело и обрывает жизнь графа Сонора в одно мгновение. Арахна хороший палач, только вот как ей жить с этим?