И ничего от этих теней не осталось, кроме ощущения присутствия их бесплотного мира среди живых людей.
Но Ольсен, Лагот и Вимарк, возвращавшиеся в свой уже штаб, не испытывали этого присутствия. Ольсен был горд произошедшим триумфом Лагота. Горд так, как может наставник гордиться и учеником, и неважно, что ученик этот старше своего учителя.
Лагот сам опьянён своим и не своим триумфом. Конечно, он понимает, что стихи, которыми он связал толпу, не принадлежат ему, но все-таки что-то заставляет его собой гордиться. Благо, Ольсен поддерживает это его стремление и убеждает:
-Мы ещё тебе газету создадим! А ещё организуем мистерию! И…может быть, выступление на городской площади!
Ольсен сыплет идеями. Он уверен, что во всём убедит Арахну, ей в последний раз было почти что плевать. Ничего, всё ещё будет! Голос народа обретет форму.
Ольсен рад больше всех. Лагот вызывает в памяти своей самые острые моменты совей славы и никак не может уйти мыслями из душного очередного кабака, объятого молчанием, пока его голос звучит так, как никогда прежде не звучал. И пусть слова, сходящие с уст Лагота, не им написаны, разве мало того, что он произнес их? Он действовал для блага, поступал так, как нужно…
И только Вимарк мрачен. Ещё недавно он что-то значил, был единственным, и ему казалось, что теперь каждая публикация его памфлета будет проходить с обсуждением Арахной и Мальтом, с тем, что его будут убеждать и заверять в том, что он совершает благое дело. Но вот появился Ольсен, выдающий по сто идей в час, и Вимарк отошел на второй план, а после и на десятый, потому что взявшие их благодетели – Арахна и Мальт, судя по всему, плевать уже хотели…
Во всяком случае, в эти минуты.
Ещё и имя отца…Вимарк уже проклинал его. Несколько раз ему ткнули в то, что его памфлеты гораздо хуже, чем у предка, что причина, по которой он ещё в рядах нового мира – знаменитая кровь, звучавшая гением в народе.
Никому другого такого не предъявляли, хотя стихи и памфлеты Вимарка даже не были плохи, просто не дотягивали до уровня его отца, которого упорно желали видеть в самом Вимарке. И тут ещё этот Лагот – выскочка, не сочинивший ни строки, но прославленный! Луал и Девять Рыцарей Его, да справедливо ли это?!
Трудно не заметить чужой печали, когда сам ты плещешь радостью и хочешь, чтобы все радовались вместе с тобой.
Лагот осторожно коснулся локтем, по-дружески, Вимарка и спросил:
-Всё в порядке?
-О да, - с нескрываемым раздражением отозвался Вимарк, - я просто переживаю о несчастных людях Маары, которых только что обманули.
От этих слов уже нельзя было отмахнуться. Ольсен, шедший рядом с Лаготом, оббежал его и теперь зашагал со стороны Вимарка. Вимарк оказался зажат между ними.
-Ты чем-то недоволен? – тон Ольсена был дружелюбен, но тот, кто много и часто общается с людьми, знает, что скрывается обычно за подобным дружелюбием.
-Ну что ты! – Вимарк не собирался более таиться. – Вы обманули народ! Этот человек не написал ничего, а ты сделал его поэтом! Это не народ! Это не поэзия.
-Это политика, - спокойно согласился Ольсен. – Всякое действие, так или иначе, сводится к ней. Даже искусство. В особенности искусство.
-Нас взяли беречь Маару! – Вимарк остановился, круто повернулся к замеревшему тоже Ольсену лицом, а к Лаготу оказался спиной, напрочь игнорируя его.
-Мы и бережем! – возмутился Ольсен. – От кровопролития, гражданской войны…
-Послушай, - Лагот решил вмешаться и взял Вимарка за плечо, - ты думай, мне эта слава не нужна.
Но приятна, конечно!
-Да ты вообще отвали! – Вимарк дернул плечом, сбрасывая руку Лагота. – ничтожный трус! Предатель!
-В чем он трус? – спросил Ольсен, прищурившись. – В том, что последовал долгу поданного перед троном и сделал что-то, что приведет Маару к миру? А в чем предатель?
-Вы оба! – Вимарк сам понимал, как бессильны его слова, как наивны и глупы, как пропитаны ревностным ядом, а может быть, один только этот яд и был причиной его гнева. – Вы…
-Это зависть кипит, - Ольсен оставался холодным и спокойным. – Зависть за то, что в тебе из важного только фамилия, что ты все равно не превзойдешь своего отца и что бы ты сейчас…
Лагот сам прервал своего наставника и ещё раз предпринял попытку сгладить ситуацию: