казённой квартиры. И не придётся возвращаться в деревню, к дремучей родне (своей или жены - безразлично, она с обеих сторон равно дремучая и глубоко вросшая корнями в лишающий последних остатков рассудка и самоуважения сельский быт). «Не поеду к навозникам!» успокаивал и подбадривал себя Кровец. «Ей-богу, не поеду! И то верно: на одном поезде и трёх телегах туда добираться. А разве они могут общаться с уважаемым человеком, который в мундире тюремного ведомства ходит? У них это... никакого политесу или там представления об этой...» Слово «субординация» он слушал не раз, и даже представлял, о чём идёт речь, но произнести ни разу не смог. Даже мысленно. С другой же стороны охватывало и беспокойство. «Господину начальнику-то полегче моего, он образованный. Ему, небось, и в гимназии объяснили, что такое гиль... Как её? А мне-то каково?» Никаких представлений о гильотине он не имел. А работать на ней (в этом Кровец не сомневался) предстояло ему. На третий день господин Дихгоф, с лицом помятым и серым под стать мундиру, с трудом, пошатываясь и прихватывая пальцами стенку, выбрался из кабинета и поманил слабым взмахом ладони кстати оказавшегося рядом охранника Миклуша. - Передай Кровцу, - шепнул господин начальник и сунул попятившемуся было от неожиданности охраннику ворох бумаг. - Это по его части... Я, признаться, только с первым рисунком и разобрался. Лезвие там косое, как и в учебнике по истории было нарисовано! Кровец и первый рисунок не осилил. Но лезвие разглядел. Выглядело всё грозно и солидно. «Придумают же!» сказал сам себе Кровец. Мастера из столицы приехали через неделю. Было их двое: один постарше, седоусый, долговязый, с бровями густыми и взглядом хмурым; второй - помоложе, и сильно помоложе, лет двадцати не больше, худой и сгорбленный, с чёрными, быстрыми, по мышиному суматошными глазами. Подходящие помещения показывал им Кровец. Внутренний двор, где под навесом доживали век останки виселицы, мастеровые отвергли сразу. «Техника!» уважительно произнёс старший и поднял палец к небу. «В помещении должна» добавил младший и зыркнул глазками. «За малым глаз да глаз» отметил опытный по уголовной части Кровец. «Скрадёт ещё чего...» И на всякий случай хлопал ладонями по карманам мундира каждые пять минут на протяжении всего осмотра. Мастеровые остановили свой выбор на корпусе «Зет», самом дальнем. «И колодец недалеко» отметил старший. «вам воды много понадобится». Младший стукнул себя ребром ладони по шее и дурашливо хихикнул. «Высечь бы тебя!» мысленно ответил ему Кровец. Несерьёзного отношения к работе он не терпел. В помощь мастеровым отрядили десяток охранников из свободных смен, а для тяжёлых работ - восемь заключённых, из числа уголовников с надеждой на помилование. Политическим и прочим отпетым смутьянам столь важную и ответственную работу не доверяли... да они ведь и поломку какую учинить в состоянии, эти умники! С уголовными, народом не шибко образованным, опасений таких не возникало. Да и конвой на что? Работа закипела. За три дня помещения в корпусе очистили от мусора (и кто умудрился на закрытой тюремной территории самой разной всячины в закрытый каменный мешок натащить?) От колодца по деревянному желобу протянули водопровод, вода из которого наполняла бак, установленный на чердаке, прямо над самой камерой, выбранной для экзекуций. В полу камеры сделали сток. Поскольку самотёком вода на такую высоту, конечно, не пошла бы, пришлось мастеровым за неделю соорудить из подручных материалов два ручных насоса: один возле колодца, и один в самом корпусе. Работать на водокачки определили двух уголовных: Рульку и Кирпичного, пообещав им за честный и самоотверженный труд ходатайство самого господина начальника тюрьмы о помиловании и переводе в корпус «Б», отведённый для отбывающих пожизненное заключение. А там, если совеем хорошо себя зарекомендуют... Два будущих пожизненника на радостях так лихо накачали воды в бак, что полилось через край, прежде времени омыв камеру экзекуций. После ремонта дошло дело и до сборки загадочной машины. Мастеровые, завесив вход в камеру куском раздобытого ими где-то по случаю старого, затёртого до просветов ковра, возились с деревянными брусьями, металлическими рейками, винтами, болтами и самым причудливым образом изогнутыми железяками, назначения которых никто из сотрудников тюрьмы (включая и Кровца), убей Бог, не понимал. Потом всех оглушил грохот молотков, истеричные взвизги пилы, звон и долгий скрип металла. Потом раздался вопль младшего мастерового и наставительная, хоть и крайне грубая, ругань старшего. А потом всё стихло. Младший высунулся в коридор и обвёл затуманившимся взглядом смущённо замерших охранников. - Кто на штуковине работать будет? - уточнил он. «Как-то я им и представиться забыл» отчего-то с чувством вины подумал Кровец. Охранник расступились и показали пальцами на Кровца. - Поди-ка, - сказал младший. Кровец, стараясь унять внешние признаки волнения и сохранить вид важный и преисполненный достоинства, переступил порог камеры. Старший, завидев Кровца, бросил скрученную из газеты цигарку в непросохшую лужу. - Ты? - уточнил он. - Исполнитель предписаний Кровец, - представился Кровец. - Экзекутор пятого разряда. - Маловат разряд-то, - с сомнением произнёс старший. - По инструкции не меньше шестого требуется. Справишься? - С виселицей справлялся, - попытался отстоять профессиональную репутацию Кровец. Младший хихикнул. - Видели, как справлялся, - сурово ответил старший. - Все твои художества под навесом видели. Знаешь, сколько эта штука стоит? И он кивнул на нечто, закрытое чехлом из мешковины. Кровец пожал плечами. - Почти две тысячи геллеров! - со значением произнёс старший. - Мы постараемся, - ответил несколько осипшим голосом Кровец, и поправил козырёк фуражки. Старший глянул на него хмуро и туманно. Потом, дав знак младшему, снял мешковину. И Кровец в первый раз в жизни увидел... «Вона как, курица тебя заклюй!» восхищённо подумал он. Стройная, деревянно-металлическая, с хищно блистающим скошенным лезвием, с паучьим разбросом кожаных ремней, с затаённой безжалостностью и геометрической точностью линий - казалась она поражённому Кровцу изделием потрясающей красоты, пришедшим из нездешнего, возможно даже эфирного мира, чтобы наполнить жизнь его высшим светом и смыслом. Ему показалось на миг, что в тускло освещённой масляными лампами камере, куда с трудом пробивались с улицы сквозь деревянные ставки чахоточно-тонкие лучи, стало светлее и воздух из пыльного сделался прозрачным. - Смотри сюда, - сказал старший. И дёрнул за рычаг. Лезвие с еле слышным звоном быстро скользнуло вниз и тонким надрезом рассекло закреплённую в деревянной рамке худую и продолговатую тыкву. Тыква с лёгким чавканьем распалась на половинки. - Это шея была, - вставил фразу младший. - Понял, - сиплым шёпотом ответил Кровец. - Здесь кровищи будет много, - пояснил старший. - Потому, чуть отойдя в сторону... Он потянул за ручку металлический стержень. Деревянный короб отошёл от потолка и хлынувшая через него потоком вода щедро омыла смертоносную машины, заодно омочив и форменные сапоги замешкавшегося Кровца. Старший, подтолкнув стержень, вернул короб на место. И сказал: - В исходное положение... После чего, прошлёпав по луже, подошёл к гильотине и потянул за верёвку, вытаскивая лезвие по направляющим вверх. - Если экзекуций много - работать лучше в перчатках. К концу дня машину надо дополнительно мыть и просушивать. Корзины менять и постоянно насыпать в них опилки. С голов тоже кровь стекает. Смазывать металлические части регулярно, верёвку менять не реже одного раза в месяц. Всё понятно? Кровец кивнул. А потом, откашлявшись, предложил несмело: - Может, господа, ко мне пойдём? Посидим, сливовицы выпьем. Вы ещё чего интересного расскажете. Мы же люди простые, сразу всё не понимаем. Жена поросёнка зажарила... - Это можно, - согласился старший. Ещё неделя ушла на то, чтобы уговорить священника, отца Алоиза, напутствовать казнимых на столь необычном для здешних мест устройстве. «Не желаю участвовать, пусть даже и косвенно, в ваших беспутствах!» категорически заявил отец Алоиз. Собственно, он ничего не имел против виселицы, считая этот метод казни вполне традиционным, добропорядочным и вполне соответствующим духу Евангелия. Иуда, по преданию, повесился, так отчего же тем же способом не отправлять на Божий суд современных иуд, предающих Бога, церковь и доброго нашего императора? Но изобретение доктора Гийотена вызывало у отца Алоиза сильнейшую антипатию как необычным видом своим, так и наличием мудрёных устройств («мудрость мира сего есть безумие перед Господом!» неустанно повторял священник), а так же и весьма подозрительным, якобинско-революционным происхождением. Однако, откликнувшись на мольбы Кровца («нельзя же совеем без напутствия, отче!») отец Алоиз смягчился и согласился не оставлять без попечения несчастных, отправляемых на свидание со стальной дамой. - Но грех применения подобного орудия - на вас, Кровец! - строго заметил священник. Кровец вовремя вспомнил о великой силе исповеди и всепрощающей любви Божией, и кротко улыбнулся в ответ. - Начинаем, - сообщил он вечером жене, ополаскивая перед ужином руки. Жена оставила в сторону кувшин и заботливо протёрла ему пальцы сероватым от вечного висения в пыльном углу рушником. - И то хорошо! - сказала она. - Сколько тебе изводи