Пальцы ослабели. Виктор выронил чашку, и кусочек откололся, а чай с коньяком пролился на ковёр.
Служанка подошла к нему, поднимая фарфоровый сосуд, во все глаза смотрят на «молодого месье», как она прозвала его не далее чем пару часов назад. Она пыталась до него дозваться, и Виктор перевёл на неё взгляд, а потом тихо сказал:
— Мама. — Слова дались ему тяжело, сквозь боль в горле и нежелание.
— Да, молодой месье? — Ноелла не поняла, что он имел ввиду, но слушала внимательно.
— Скажите ей. — Виктор перевёл дыхание и смочил языком пересохшие губы. — Гранд…
— Гранд..?
— Гранд Отель. — Он тяжело выдохнул. Люмьер не мог нормально дышать, пребывая в состоянии тяжелейшего шока.
— Как её имя?
— Люмьер. Элизабет Люмьер. — В глазах потемнело, но Виктор не потерял сознание. Мерцание и шум в ушах заставили тяжело задышать вновь, но теперь дыхание стало поверхностным и частым. Лёгкие начали быстро наполняться и опустошаться, грудная клетка вздымалась и опускалась так быстро, что Люмьеру становилось больно. Ноелла старалась его успокоить, чтобы Виктор задышал глубже. Отсроченная реакция шока проявилась резко, Виктор перестал получать достаточно кислорода, и только он в панике попытался встать, как в глазах не просто помутилось, а земля ушла из-под ног, весь мир закачался и мерзко замерцал. Желудок Люмьера сделал кульбит и он потерял сознание, упав рядом с креслом, чудом не ударившись головой, ведь служанка успела поймать его в свои руки.
Элизабет спешила в особняк Сен-Жермен, ничего не понимая, обеспокоенная и перебирающая в мыслях всевозможные потрясения, какие могли случиться с ее сыном. Ее подняли в семь утра, когда Виктор попросил за ней послать. Все было так сумбурно, что она просто пошла за теми, кто ее позвал, ссылаясь на то, что что-то случилось с Люмьером. Вскоре она оказалась в чужом богатом доме, и, как объяснила прислуга, это был особняк семьи де ла Круа. Это вызывало немало вопросов. Ведь Виктор состоял в отношениях с Себастьяном Эрсаном, и с Венсаном де ла Круа, с маркизом, не имел ничего общего, разве не так.
Поднявшись по богатой лестнице в не менее богатую гостиную, она увидела своего мальчика лежащим на софе и укрытым тонким одеялом. Виктор выглядел так плохо, что она сразу поняла — случилось что-то очень дурное. Элизабет подскочила к сыну, присаживаясь подле него на колени, и сразу же заговорила:
— Мальчик мой, что произошло? — Ее голос был полон беспокойства и нешуточной тревоги.
Виктор посмотрел на нее красными глазами. Его лицо опухло от слез, было смертельно бледным, а руки дрожали. Он приподнялся, чтобы мать могла сесть рядом с ним, и только она это сделала — Виктор привалился к ее плечу и ответил:
— Его нет.
Элизабет погладила Люмьера по волосам, обнимая подрагивающей от волнения рукой за плечи.
— Что случилось, малыш? — еще тише спросила она.
— Он…
Она внимательно слушала и ждала, когда Виктор договорит.
— Он убил его.
Элизабет непонимающе уставилась на него, но внутри все упало. Стало быть, предчувствие ее не подвело.
—Венсан убил его, — дрожащим голосом закончил Виктор и вновь зарыдал, уткнувшись в шею матери. Он обессилел за эти долгие часы, и его тело подрагивало, словно в судорогах.
Все сходилось. И утро в чужом доме, и состояние его мальчика. Элизабет судорожно вздохнула, не зная, что сказать. Лишь чуть крепче обняв Виктора, она стала думать.
Они находились в доме убийцы возлюбленного ее сына, и этот самый Венсан, с которым она когда-то познакомилась, которого не могла представить убийцей, был где-то рядом. Но что произошло? Причинит ли вред он Виктору и ей самой? Вряд ли бы сын послал за ней, зная, что что-то может пойти не так, либо ему было так плохо и страшно, что он не мог не позвать ее? Было так много вопросов, но одно она знала точно — если ей придется его защищать, мало никому не покажется.
Виктор дышал тяжело, рвано, даже с хрипом, но потом, постаравшись совладать с голосом, сказал ей в шею:
—Он еще дома. Там… Он заставил оставить его там.
— О, Боже…— выдохнула Элизабет.
— Я хочу…
— Да?
— Я хочу к нему. — Виктор разрыдался еще горше, пряча лицо и содрогаясь всем телом.
С момента убийства Венсан пребывал в нервном возбуждении. Он не думал, что все закончится таким образом. Де ла Круа надеялся, что сможет убедить Эрсана отдать ему Виктора мирным путем, ведь одно дело приносить жертвы Богу — это вынужденная мера, а другое — убить человека, который был пусть и не безгрешен, но все же человеком. Слова Себастьяна о том, что тот любит Люмьера и его чувства взаимны, больно ранили Венсана. Он отказывался в них верить. Он ведь точно знал, что Виктор любит его и совершенно не понимал, зачем Эрсан пытался ввести его в заблуждение.
Остановившись у окна, он бросил быстрый взгляд на улицу. Яркий свет буквально ослепил его. Отпрянув, Венсан быстро закрыл глаза руками.
— Все хорошо, — произнес кто-то за спиной, кладя руку ему на плечо. — Теперь все будет хорошо. Можешь открывать глаза.
Венсан с опаской обернулся и увидел Виктора. Тот снова выглядел так, как прежде, во времена работы в театре. Маркиз улыбнулся ему и почувствовал, как слезы увлажнили его уставшие глаза.
— Я знал, что ты меня не оставишь, — выдохнул он.
— Я никогда не оставлял тебя, Венсан. Я всегда здесь.
Виктор огладил его щеку и прикосновение оказалось совсем легким, почти невесомым.
— Душа моя, ты должен взять себя в руки. Ты не можешь оставаться здесь. — Люмьер запечатлел быстрый поцелуй на его губах. — Ты ведь все забрал?
Венсан медленно кивнул, нервно обнимая себя руками.
— Я забрал его завещание, бумаги на собственность и деньги, которые должны принадлежать тебе. У меня есть дорожные чеки и, — он судорожно втянул в себя воздух, — я думал отправиться в Италию. Там тебя не найдут и не смогут ни в чем обвинить.
Виктор понимающе кивнул и мягко обнял его за плечи.
— Тебе нужно все собрать. Я буду в гостиной, и мы вместе отправимся на вокзал.
Венсан улыбнулся ему и провел рукой по волосам.
— А еще переоденься, любовь моя, и сожги одежду. Ты испачкался в крови.
Виктор вновь поцеловал его и покинул комнату. Венсан же подошел к высокому зеркалу, стоявшему в одной из стен. Действительно, он совсем забыл об одежде. Его костюм был безнадежно испорчен, а ему самому не помешало бы умыться. Но разве это могло омрачить его настроение? Ведь Виктор сказал, что теперь все будет хорошо. И он не мог ему не верить.
Элизабет убаюкивала Виктора в своих руках, и он забылся тяжелым, но беспокойным и поверхностным сном. Мадам Люмьер думала о том, что мальчик, ее мальчик, мог не пережить такую утрату. Она помнила себя, когда скоропостижно скончался Ив. Это было страшное время, но у нее был сын, которого она не могла оставить сиротой, которому должна была дать возможность на будущее, который был так похож на ее возлюбленного мужа. А у Виктора с Себастьяном не осталось ничего. Их любовь не могла возродиться в мире, не оставила после себя ни следа. Разве что в восторге парижской толпы, что услышала в минувший вечер музыку Люмьера. Но это было ничто. Она знала, что если Виктор сможет пережить хотя бы несколько месяцев, он справится. Главное, чтобы он захотел.
Будучи в доме врага, в чужом особняке, где только время от времени появляется прислуга, которая, к удивлению Элизабет, поставила перед ней две чашки с горячим и крепким чаем, она чувствовала тревогу и опасность. Мадам Люмьер вспомнила, что в свой приезд в Руан в начале марта, он рассказал, что Венсан де ла Круа повредился умом. А потому, как рассудила Элизабет, мог быть опасен и для них. Сложно было делать выводы, не имея достаточных знаний, но уже то одно, что Себастьяна Эрсана, которого так самозабвенно и чисто любил ее сын, убили этой ночью, не вселяло никакой уверенности в безопасности.