— Я тоже тебя люблю, отец, — прошептал Венсан ему на ухо.
Так он провели некоторое время. Потом комната вновь оживилась. Венсан увидел, что Жозефина улыбается ему и улыбнулся ей в ответ.
Когда за окном начало темнеть, все начали собираться в столовую. Слуги уже расставили на нем свечи и букетики цветов, выращенных самим виновником торжества в оранжерее. Перед началом ужина Аньель подошел к Виктору и, крепко обняв его, назвал папой. Это вызвало большое оживление среди гостей. Венсан же смотрел на это с явным облегчением, вновь начиная погружаться в свой внутренний мир. День выдался непростым.
После ужина, когда все стали расходиться: кто прогуляться в сад, а кто уже отойти ко сну, Виктор остался наедине с Жозефиной и Анри в столовой. Люмьер пил чай и думал. Скоро ему предстояло уехать на несколько недель, и он хотел узнать:
— Как надолго вы приехали? Мне скоро в Париж. Я оставлю Венсана с матерью на две недели с двадцатого числа.
— Мы останемся, — тут же ответила Жозефина, сжимая руку мужа.
Люмьер кивнул.
— Я вернусь десятого февраля около одиннадцати вечера, насколько я помню. Нужно наведаться в Бовуар и Нант, чтобы уладить все вопросы.
— Мы позаботимся о Венсане лучшим образом, — отозвался Анри.
— Я знаю. Не так давно мне написала эта женщина. — Он повёл бровью и усмехнулся. — Пытается меня вновь начать шантажировать.
— Шантажировать чем? — уточнила Жозефина, чуть скривив губы. Любые упоминания о Флоренс Эрсан вызывали у нее отвращение.
— Она искренне пытается либо посадить в тюрьму меня как убийцу, либо оперирует вашей фамилией. Мы все втроём были прописаны в завещании. Она требует пятьдесят процентов моего ежегодного дохода. Вы понимаете, насколько велики эти деньги. Но эта женщина не получит ни монеты. Я более чем уверен, что она ни одной слезы не проронила в тот день. Но она могла там хотя бы быть, в отличие от меня. — Люмьер тяжело вздохнул и покачал головой. — Я благодарен вам за то, как вы его проводили и что сделали для меня, Жозефина. Но эта женщина сущий дьявол.
— Полностью с вами согласна, Виктор.
— Простите, я, наверное, вас оставлю. Погода сейчас хороша, чтобы подышать воздухом и погулять в саду. Если хотите, я распорядился поставить фонари, чтобы было светло.
Он встал и откланялся, покидая столовую, чтобы в пустующем музыкальном зале, не гостиной, поддавшись лёгкой меланхолии, которой всегда кончается любой праздник, поиграть в одиночестве мелодию, сотканную из золота и света.
Когда они остались одни, Жозефина повернулась к Анри и нежно его поцеловала.
— Спасибо, что принял его. Спасибо, что принял нашего сына.
Анри повел плечами и ответил:
— Я был непроходимо слеп, когда отвергал его раньше. Я не мог разглядеть в нем той тонкой ранимой души, той необычайной хрупкости. Я позволил ему разбиться, и в этом полностью моя вина. Но я безмерно рад, что Виктор все это время был подле него. Он действительно стал его светом и путеводной звездой.
Когда у Виктора появилась возможность, когда была выплачена взятка жандармерии о закрытии дела об убийстве Себастьяна Эрсана — он смог въехать во Францию, в особенности в Париж без опасности быть посаженным в тюрьму. Конечно, само ощущение, что ему пришлось откупиться и обставить все так, что он был оправдан нечестным образом, ему не нравилось, но другого выбора не было. К тому же у Виктора было достаточно средств, чтобы сделать это так и не иначе, и расстаться с полумиллионом франков было предпочтительнее. Нет, это не ударило по его благосостоянию, ведь доход Люмьера и оборот от всех его дел превышал многие мыслимые значения, но он никогда в жизни никому не давал взяток. И почему-то был абсолютно уверен, что Себастьян хоть и давал их, но точно сперва брал своей силой и темным обаянием. Он умел вникать в суть людей, проворачивать разговор так, чтобы ему было удобно, чтобы достичь своих целей. Виктора это восхищало. Он любил слушать Эрсана о том, как тот убедил какого-нибудь месье подписать явку с повинной или же вложить немалую сумму в развитие земельных участков.
Сперва он добрался экипажем из Пьенцы до Рима, а потом сел на поезд до Ниццы, а оттуда направился вторым, который шел в Гавр через Руан с короткой остановкой в Париже. Люмьер собрал вещи и отправился в путь, зная, что дальше ему придется столкнуться с действительностью, которую он оставил во Франции три года назад, бежав из столицы вслед за Венсаном, который изменил всю его жизнь. Поезд, остановившийся на вокзале, привез его в город, где он оставил свое сердце. Откуда Виктор Люмьер уехал уже не тем человеком, которым был когда-то. Первое апреля того — 1877 — года изменило все, и он это прекрасно понимал. После того, что случилось с Люмьером после смерти Себастьяна, было запрещено даже вспоминать на вилле при общих разговорах. Только если он сам хотел об этом поговорить, это правило нарушалось, но никогда по другой причине. Конечно, Элизабет и Жозефина обсуждали состояния своих сыновей, а когда приехали Шарлотта и мадам Лефевр в первый раз, то уже застали Люмьера в более или менее приличном состоянии, как он считал.
Виктор стал настоящим хозяином дома: взял на себя заботу о вилле, постоянно улучшал ее внутреннее убранство, менял слуг и порядки, занимался садом — Люмьер почему-то именно садом занялся особенно усердно. Это успокаивало. Весь распорядок дня у него был расписан, но он точно появлялся на каждом приеме пищи, а потом вновь возвращался к своей веренице дел. Когда приезжала герцогиня с маленьким сыном Венсана — Аньелем, — то Виктор занимался им с особым рвением. Мальчику нужен был отец и влияние, он сам тянулся к Люмьеру, и до поры до времени Виктор этого не замечал, но потом в его распорядок дня были вписаны занятия с маленьким де ла Круа. Они музицировали: герцогиня научила его нотной грамоте, а Виктор стал развивать в нем талант к игре на фортепиано и скрипке, а сам к тому моменту уже приобрел себе особый инструмент — кельтскую арфу. Ее звучание по-настоящему поразило Виктора, зачаровало. Люмьер с большим удовольствием осваивал этот инструмент, и вскоре дом наполнился приятными переливами струн, похожими то на стук капель дождя, то на шелест листвы.
Виктор проводил с Аньелем очень много времени, и иной раз сильно скучал по ребенку, которого с первого знакомства стал считать сыном. У него не было и уже не могло быть своих детей, а потому наследника семьи де ла Круа он стал считать своим.
Также Виктор особенно увлекся изучением психиатрических заболеваний и исследований, составляя целый дневник наблюдений за Венсаном, доводов и домыслов, анализов его состояний. Он много читал и даже общался с врачом — девушкой! — которая работала в Пьенце, одна на всю деревню, которая по его просьбе наблюдала за Венсаном и получала неплохое — по итальянским меркам, но совершенно небольшое по мнению Виктора — жалование в месяц.
Приехав впервые в Париж, Виктор первым делом отправился выпить кофе и коньяк в каком-нибудь приличном заведении, ведь дальше ему предстояло отправиться в особняк на улице Сен-Оноре. Ключи Жозефина отдала ему еще несколько месяцев назад, пока шел весь процесс с жандармерией. Он долго курил на открытой террасе и тянул напитки, только чтобы отсрочить момент, когда ему стоило столкнуться с прошлым и настоящим одновременно. К нему за стол подсела женщина, облаченная в красивое платье, но ее манеры были скорее напускными и приобретенными, нежели врожденными, как у аристократов. Она попросила у Люмьера закурить. Она молча смотрела на него, а потом сказала:
— Я помню вас, Виктор.
— И я вас помню.