Все, что в последнее время не давало мне покоя — сомнения, ее траханье с Бруно, — теперь стало очевидно: он просто свинья, да и я был хорош тогда, с Сарой и Жозефом, черт, как я мог настолько опуститься? Мне навстречу шла группа парней, один слегка меня толкнул, я бросил ему в ответ, что мог бы извиниться, козел, он тут же дал сдачи, его дружки повалили меня, наверное, они занимались тайским боксом, потому что не прошло пяти секунд, как я получил по полной программе, успел только подумать: надо же, второй раз за месяц мне набили морду — и отрубился.
Когда я добрался до дому, было уже три часа, все наши ждали меня, сидя с постными рожами кружком на террасе, мне тоже пришлось сесть, сделав огромное усилие, чтобы сохранить невозмутимость, и один только Бруно подмигнул мне по-дружески. Тебе не кажется, что можно было выразить свои эмоции другим способом? — спросил Жозеф. Надо было сказать ему: мужик, чего ты лезешь, это же не твоя телка играла в змейку с каким-то придурком, но я сдержался и поддакнул, мол, ты абсолютно прав, однако злость бурлила во мне, переливаясь через край; ты имеешь право на ревность, заметила Сара, но и Мари-Пьер необходимо личное пространство. Наверное, вам лучше поговорить обо всем наедине, рассудил Жозеф. На соседней террасе люди занялись любовью, разумеется, при свете и на полную громкость, у мужчины был какой-то бабий голос, мы услышали, как он сказал: дай-ка я подую тебе в дырочку, — Бруно рассмеялся, остальные нет; я словно сидел перед трибуналом, Мари-Пьер сказала: меня достало, что ты вечно ревнуешь, понимаю, ответил я, но про себя подумал: а меня достало, что ты ведешь себя как сучка.
Неужели ты считаешь, что один человек может иметь право на тело другого? — спросил меня Жозеф. Вообще-то я действительно считал, что имею кое-какие права на Мари-Пьер, блин, да если бы не я, вряд ли она бы сейчас грела сиськи на лежаках за семьдесят франков в день, так что могла бы по крайней мере вести себя прилично, но, разумеется, это был бы неверный ответ. Жозеф переформулировал вопрос: ты полагаешь, что человек, человеческое тело — лишь предмет, которым можно владеть и распоряжаться? Он не идиот, вмешался Бруно, он все понял, Жозеф сделал резкий повелительный жест, подожди, Бруно, это очень важно. Нет, сказал я, конечно нет, но когда она с другим, я словно схожу с ума, и мне кажется, это довольно естественная реакция. Безусловно, ревность — широко распространенное заболевание, продолжал лечить меня Жозеф, скажи, как было у твоих родителей, отец ревновал мать? В этот момент я будто снова воспарил над всеми, не чувствуя ни злобы, ни раздражения. Не знаю, говорю, отец бросил мать, а потом она умерла, у них просто не было возможности ревновать друг друга Жозеф закивал: вот как, тогда картина проясняется, а Мари-Пьер удивилась, что я никогда ей об этом не рассказывал. Я закрыл руками глаза, у меня разболелась башка в том месте, куда мне въехали, может, продолжим завтра, говорю, уже поздно, я ужасно устал, но Жозеф решил вбить последний гвоздь, заявив, что у меня ярко выраженная боязнь потерь, тут я посмотрел ему прямо в глаза: хватит об этом, мои старики уже на том свете, никого не трогают, и вы их не беспокойте, а я пошел спать, — и на этом дискуссия закончилась.
В ту ночь я спал без снов, когда открыл глаза, все еще дрыхли, поэтому я спустился и спокойно позавтракал в полном одиночестве, пришло время поставить точку, я не мог больше терпеть, чтобы кто-то вмешивался в мою личную жизнь, к тому же мне осточертели нудисты, голышом на пляже — это еще ладно, но ведь тут куда ни посмотри — то дряблые бока, то сплющенная задница на велике, я мечтал посмотреть на волны, а средиземноморское побережье, что бы там ни говорили — скучнейшее место, большое плоское озеро. Собирай шмотки, приказал я, вернувшись, сегодня уезжаем, и в полдень мы уже катили в своей машине — без ясной цели, но, главное, оставив позади Кап-Даг. В момент отъезда атмосфера была несколько напряжена, ладно, увидимся на работе, улыбнулся Бруно, показывая, что и не думает обижаться, я украдкой сунул ему пакетик с остатками кокса, поцеловал Патрисию и Сару и протянул руку Жозефу, зачем-то сопроводив этот прощальный жест словами: как бы то ни было, удачи. Он пронзил меня долгим взглядом, это тебе надо пожелать удачи, уверен, она тебе пригодится, я ответил, что сомневаюсь, сказал всем «до свидания», а сам подумал: ты мне сейчас накаркаешь, сволочь, и уехал с каким-то дурным предчувствием.