Я до самого вечера скрипел зубами от злости, поубивал бы придурков, как же они потешались, когда я бормотал извинения старшему и этой корове! Знаешь, сказал мне один длинный, на самом деле она была с тобой сама любезность, за такое дело могла и уволить.
Телефон в доме пока не отключили, на автоответчике меня ждало сообщение; Бруно: Гастон, ты должен обязательно связаться с банком насчет машины, я за тебя поручился и теперь оказался в неприятной ситуации, перезвони мне на работу или домой, как только сможешь. Был еще одни звонок, но сообщения не оставили. В почтовом ящике лежало письмо от домовладельца: пожалуйста, не сочтите за труд связаться с нами в кратчайший срок, благодарим за любезность, и дальше два телефонных номера. Я рухнул на кровать, чувствуя, что заболеваю, и, поскольку больше ни на что не был способен, принялся созерцать трещины на потолке, тайно лелея надежду, что он вдруг обрушится и навеки погребет меня под обломками штукатурки, но поскольку ничего не случилось — земля не вздрогнула, небеса не разверзлись, я выключил свет и попытался заснуть; в темноте было гораздо легче осмыслить произошедшее и представить, как я начну все с начала, к примеру, займусь импортом-экспортом, все равно, чего, хоть марокканской наркоты, обоснуюсь в каком-нибудь провинциальном городке, шаг за шагом буду добиваться успеха, и никто на свете не сможет меня остановить, Мари-Пьер снова забеременеет, я снова найму Жиля, чтобы он взялся за молодняк и учил их уму-разуму… и только я уже начал успокаиваться, как вдруг почуял запах гари и дыма, идущий из коридора.
Одним прыжком вскочив на ноги, я открыл дверь, лестница была в густом дыму, ну все, на этот раз мне крышка, дом подожгли, я сгорю заживо, и тут вдруг в памяти всплыл рассказ Жиля о пожаре: он тогда набился в стельку и, открыв глаза в четыре ночи, увидал огненную стену в ногах кровати, но поскольку еще не протрезвел, то не слишком встревожился и стал бороться с огнем, поливая его водой, однако пламя только разгоралось, и он решил, что надо делать ноги, дверь не желала открываться, видимо, растрескалась от сильного жара, и ее заклинило, ручка была раскалена, а сзади надвигалась погибель, даже рассказывая об этом, Жиль весь покрылся потом — да, я видел Смерть вот как тебя сейчас, думал, что сгорю, будто щепка, в расплату за свои прегрешения. В последний момент замок все-таки поддался.
Я прошел по коридору, но огня нигде не было, гигантское черное облако шло из моей спальни, я взял таз с водой и вылил на матрас, дым понемногу рассеивался, так что скоро я смог отворить окно, не рискуя, что сквозняк раздует пламя. В матрасе красовалась огромная дыра, ума не приложу, что стряслось, вся комната была покрыта пеплом и черными обуглившимися хлопьями, я пошел было за веником, но тут мой взгляд упал на ночной столик, там лежала книга, открытая на середине, словно ее только что листали: «Естественная история сверхъестественного», из-за дыма, а может, из-за сквозняка — поскольку окно было распахнуто настежь, я вдруг жутко расчихался, одновременно ощущая наплыв страха — ясно, кто-то проник в дом и устроил пожар; быстренько одевшись, я выбежал на улицу, даже не захватив вещей — нет, это не человек, тут что-то другое, — я,чувствовал присутствие Чего-то, так что на всех парах примчался к вокзалу Монпарнас и просидел всю ночь в кафе, в ожидании рассвета, мучаясь вопросом, совсем я свихнулся или как, а какой-то голос неотступно нашептывал мне о жутких происшествиях, это началось сразу, как я пришел, сначала я вспомнил историю из детства — мы жили тогда в провинции: чтобы отомстить уж не знаю за какое унижение, один из клоунов задушил и расчленил сына директора цирка, голос в башке с упоением расписывал эту сцену — неверное движение бритвы, и мальчуган пришел в сознание, вереща от боли, а потом клоун протащил труп через всю деревню под ворохом старой одежды, вопя: старье берем, старье берем, идет старьевщик, за ним, улюлюкая, бежала целая ватага мальчишек, пока вдруг кто-то не заметил, что с телеги на землю капает кровь, в тюрьме клоун покончил с собой, — помнишь, маленький Гастон? Я сидел за столиком, парализованный ужасом, и, видимо, помотал головой, как бы говоря: нет, не помню, — потому что проходящий мимо официант как-то странно на меня посмотрел; голос умолк на мгновение и снова принялся мучить меня: из-за страсти к золоту испанцы в Перу истребили целое племя, но вскоре сами очутились в плену у выживших. Индейцы привели их на гору, и знаешь, что случилось потом, Гастон? Знаешь, как кончили эти авантюристы, помешанные на золоте? Бармен крикнул на все заведение: клиенты должны понимать, что мы закрываемся, — клиенты будто и не слышали его, тут сидели одни алкаши, далеко не сливки общества. Индейцы связали им крест-накрест руки и влили расплавленное золото в рот, в уши, в ноздри, в анус, буквально мумифицировав их столь вожделенным металлом.