— Вообще-то мы переехали, Северный вокзал остался в прошлом.
Я бесцельно кружил по улицам, но не мог успокоиться, наоборот, все больше распалялся; ты такой бледный, сказала Мари-Пьер, что-то не так?
— Не знаю, а сама-то что думаешь, по-твоему, все нормально?
По краю дороги рабочие устанавливали щиты с указанием парковок и объездных маршрутов на время «Ролан Гаррос». «Ролан Гаррос» — это больше, чем престижный теннисный турнир, это символ весеннего Парижа, как сказал вчера радиоведущий.
— Если ты из-за Жоэля, то это просто смешно.
Конечно, прямо обхохочешься: он заявляется к тебе вот так, ни с того ни с сего, за триста километров, в деревушку с дюжиной жителей, а я тут вкалываю до потери пульса, — из моего рта вылетали какие-то слова, но это был уже не я, а зверь, до поры до времени томившийся в сумрачной и студеной пещере подсознания с ядовитыми испарениями, — шлюха, ты просто шлюха, дешевая сучка… тут она ударилась в слезы; не помня себя, я разодрал упаковку и швырнул флакон на приборную панель, он отскочил, Мари-Пьер дернулась, пытаясь увернуться, — не думал я, что ты такая, — она заревела еще громче, я заорал: кончай, мать твою, она шмыгнула носом, продолжая подвывать, я вцепился в руль — маленькая дрянь — и занес над ней кулак, она спрятала лицо в ладонях, я не мог ее ударить и изо всех сил саданул в боковое стекло, пробив его насквозь с одного удара, хотя оно и было якобы суперпрочное… тут, как по волшебству, я очнулся, и меня охватила страшная усталость, я сидел в полной прострации, глядя в пустоту, ни о чем не думая, полностью расслабившись, мечтая о том, чтобы сложить руки под голову и заснуть, прямо там, среди осколков стекла в аромате «Шанель», напрочь позабыв обо всем на свете.
Наступила тишина, которую нарушали только машины, несущиеся в сторону леса, мы оба хранили молчание, я стал зябнуть, боль в изрезанной руке нарастала, я подобрал с пола сережки и положил рядом с собой.
У одной сломалась застежка, и вишенка держалась на честном слове.
— Кажется, я беременна.
Все эти дни стояла хорошая погода, было жарко, а сегодня дул порывистый ветер, обещали дождь.
— В каком смысле?
Ее слова донеслись до меня словно сквозь туман. Я включил зажигание.
— В прямом.
В тот момент я даже не подумал, от меня она беременна или, может статься, от Жоэля; только сказал: а, понятно, и что теперь надо делать, кстати, это мальчик или девочка? Она снова заплакала, я видел происходящее словно сверху, с высоты двух метров, как наблюдатель, и начал ее утешать, мол, ничего страшного, все уладится, при этом слышал себя будто со стороны — хрен знает что! Она плакала, я попросил прощения: извини, на меня что-то нашло, но согласись, в этой ситуации меня можно понять — я еду тебя встречать, а ты в это время с другим парнем, он тебя целует, гладит по заднице, ты хихикаешь… хотя я оправдывался, но в глубине души не сомневался, что это была естественная реакция, другой бы на моем месте ее бросил; я не собирался, целовать ее в лобик и говорить «спасибо, любимая», сначала мне нужно успокоиться, а то опять заведусь, но она продолжала плакать, и тогда я сделал над собой усилие, взял ее ладошку в руку, причем в раненую, вытер ей слезы уголком платка, однако в глубине души продолжал здорово на нее злиться.
Водопад слез постепенно сошел на нет, я еще раз попросил прощения, потом еще, в конце концов она сказала, что они с Жоэлем просто друзья, он поехал в Нормандию, чтобы сбыть порошок, она и не думала звать его в гости, а если я ей не верю, то дурак. У ворот Майо я повернул направо, к Триумфальной арке, на Гранд-Арме было почти пусто, все смотрели матч.
Я проголодался и предложил ей пообедать.
— Если хочешь, можем пойти в «Конгресс».
Пришлось ехать обратно, в ресторане тоже было практически пусто; у нас постоянный завоз, говорил метрдотель трем ливанским бизнесменам, сейчас тоже все в наличии. Я сел за столик и стал изучать меню, а Мари-Пьер пошла в туалет привести себя в порядок. Все-таки темная история: откуда он мог узнать адрес ее матери, если она ему не давала… выходит, они встречались. Тайком от меня. Значит, ее совесть не чиста. Они трахались, как пить дать.
И тут, в этот самый миг я подумал о ребенке: раз они трахались, я ни в чем не могу быть уверен. Даже если ребенок не от него, правда это или нет… ведь когда она родит, я в любом случае не смогу утверждать, что он мой — все младенцы похожи друг на друга, различия начинают проявляться с возрастом; если ребенок родится косой и с физиономией Жоэля, получается, формально отцом стану я, а он будет надо мной потешаться и наставлять мне рога в мое отсутствие. Мари-Пьер вернулась, глазки еще красные, но она обновила макияж, и правильно сделала, теперь она была хорошенькая, просто куколка, три ливанца проводили взглядом ее отражение в зеркале, она села, и официант подал ей заказанный мной королевский кир. Сегодня последний раз, сказала она с улыбкой, ведь беременным пить нельзя. Прямо по больному месту.