— Да, возможно, но тебе важно нечто поверхностное, внешний успех, у меня-то совсем другая цель.
С этими словами он поднялся и пошел на кухню, чтобы чего-нибудь плеснуть в стакан, а для меня словно гром прогремел среди ясного неба: что значит «внешний успех»? Он считает, что меня волнуют исключительно бабки?
— Так вот как ты обо мне думаешь, — сказал я, когда он вернулся. — По-твоему, я просто жадный хапуга?
Казалось, мой вопрос его удивил.
— Ничего подобного, просто одни видят цель жизни в семейном счастье — любить, иметь детей, другие — в духовном развитии, третьи — в творчестве, а для тебя важен материальный аспект, деньги; не стоит комплексовать по этому поводу, так уж ты устроен.
Я пошел наверх, спать, но мне было не по себе; вообще-то он прав, чего комплексовать: современный мир держится на росте потребления — раз тратишь деньга, что же остается, как не загребать их лопатой. Не такой уж я ненасытный, бывают случаи клинические, в этой связи мне всегда вспоминался скупщик краденного с улицы Мюра, алжирский еврей, который каждый день по утрам и вечерам целовал купюру в пятьсот франков, лобзаю тебя, Властелин мира, говорил он перед сном, а как проснется, снова заводил ту же песню: доброе утро, о Властелин мира… его пример убедил меня, что Жиль ошибается, и я спокойно заснул.
На следующий день я все утро провел в больнице; улаживая формальности, что оказалось жуткой морокой, ведь Мари-Пьер была несовершеннолетней и не парижанкой, пришлось звонить, а потом телеграфировать ее матери, дабы получить доверенность на опеку в чрезвычайных ситуациях. Затем мне удалось добиться, чтобы ей установили телефон прямо в палату, для чего потребовалось спуститься на второй этаж и оформить обслуживание, после этого я снова звонил в Нормандию, ходил в магазин, заказывал по телефону цветы — надо было как-то оживить ее палату, еще она просила привезти халат и пару ночных рубашек, хотела выглядеть на все сто, и это понятно, — в общем, я мотался, как заводной. А когда вернулся, у нее в палате сидел врач. Анализы ничего не дали, он советовал немного подождать — в любом случае тут вы в безопасности, — как видно, он не сомневался, что я смогу оплатить счет; но, даже имея страховку, без госдотации нужно быть Крезом, чтобы выложить такую сумму, и все же, подумав, я решил, что тут особый случай: беременная женщина вправе рассчитывать на бесплатную помощь; утром я с ней поговорил, и хорошо, потому что она мне рассказала, что ее захолустье приравнивается к третьему миру и дотация ей обеспечена.
В офисе я появился после полудня, усталый, замученный, и там произошел один странный эпизод, совершенно спонтанный и абсолютно неожиданный для меня: Бруно поехал на какую-то встречу, а поскольку Жиля тоже не было, я попросил Патрисию спуститься со мной за магнитофонами. Она не могла сравниться с Мари-Пьер, но была по-своему привлекательна, я шел за ней и глядел, как она перебирает ножками, раз-два, ее коротенькая юбочка еле задницу прикрывала; Мари-Пьер говорила мне, что Патрисия абсолютно без комплексов, — застала их как-то с Бруно за этим делом прямо в офисе, а в следующую секунду я и сам не заметил, как дверь захлопнулась, и мы начали целоваться, одной рукой она гладила мои ягодицы, я тискал ее, все случилось стремительно, она опустилась на колени и принялась сосать, я думал про нее и Бруно, а как только кончил, мы молча поднялись наверх, как ни в чем не бывало.
На коммутаторе меня ждало сообщение от Мари-Пьер: ее мать приезжала в город, я должен был встретить ее на вокзале Сен-Лазар.
Между образом незнакомого человека, который мы создали в уме, и реальностью зачастую лежит пропасть. Я как дурак держал в руках плакатик с надписью Мари-Пьер и пытался вычислить потенциальную мамашу, причем, если честно, ожидал увидеть старую, грузную женщину, со слоновьими ногами, которой с трудом дается любое движение, от которой противно несет кухней и подгнившими продуктами, — примерно такую я и высматривал; тут в конце перрона показалась старуха, было больно смотреть, с какими мучениями она толкает свою тележку, и я подумал: точно, это она, пожалуй, одного таксиста будет мало, понадобится дополнительная помощь, — как вдруг сзади меня похлопали по плечу.
— Полагаю, вы мой зять.
Я просто отпал. Передо мной стояла Мари-Пьер. Ну, немного постарше, утомленная, в уголках глаз гусиные лапки, но в целом — вылитая Мари-Пьер.
— Давайте поцелуемся, что ли.
Она дважды смачно расцеловала меня в обе щеки, я опомниться не успел, как мы вышли с вокзала, и все это время она говорила без остановки; Мари-Пьер предупреждала, что она болтушка, но это было слабо сказано! За каких-то пять минут я узнал всю ее биографию, а также о том, как она жила после смерти мужа: при Мишеле все было иначе, теперь же, не считая редких развлечений в компании сестры и зятя, жизнь ее не балует… сколько у нее детей, между тем думал я, это просто невероятно, Мари-Пьер говорила, что пять, — нет, невозможно поверить, она до сих пор загляденье. Пока мы стояли в очереди на такси, она прижималась ко мне боком, конечно, это нехорошо с моей стороны, пусть Мари-Пьер меня простит, но я был рад наконец-то вернуться в Париж и перевести дух.