Когда я шёл от отеля «Караван» домой к Арнелле вместе с ней, я был уверен в том, что могу на неё полагаться, в том, что она может полагаться на меня. Но ее игривое стервозное баловство привело к серьёзным последствиям, в которых она не отдавала себе отчёт. О которых, скорее всего, она даже не знала. Я видел отражения этих последствий в состоянии Ронды — она словно несла тяжбы, творящиеся вокруг меня. Как портрет Дориана Грея. Но, даже несмотря на такое впечатление, я не подпускал ее близко — так же, как и она меня. Мне нужна была абсолютная безусловная преданность. Такая же, которую мог предложить и я. Но Ронда не была готова к такой связи. А если нет таковой готовности, зачем вообще сближаться? Она не была готова, потому что ей было куда идти и на что надеяться. Джуджион. Там Ронда была сильна и красива. Женственна и уверенна. Соблазнительна и свободна. Ей действительно было незачем оставаться в реальном мире. Особенно, если Луи был прав. Пока мы — я и полумёртвое тело Ронды — ждали пиццу, я позвонил родителям и поздравил их с Новым Годом. Они всегда рады меня слышать.
Мать и отец коптят себя потихоньку в скромном уютном домике в пригороде и по сей день. Они самодостаточны друг с другом и не имеют маниакальной привязанности ко мне. Но это не значит, что они не любят меня. Они любят. И я люблю их. В телефонной книге они записаны у меня, как Муфаса и Сараби.
Прежде, чем начать есть, Ронда умылась и причесалась, смочив волосы. Переоделась в темно-синий спортивный костюм с широкой горловиной, которая открывала левое плечо. На нем была незаконченная татуировка — красные маки. Не все цветы были заполнены цветом. Над правым плечом, на шее размыто темнело пигментное родимое пятно, похожее на гурьбу веснушек. Я раньше никогда не видел этих индивидуальных деталей. Они делали Ронду настоящей. В Джуджионе их не было.
⁃ Раз уж ты угощаешь, пусть хоть на меня не так неприятно смотреть будет, — сказал Ронда, — ради такого можно и подумать о том, как я выгляжу.
⁃ Ты хорошо выглядишь.
⁃ Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты говоришь чушь, но все равно спасибо.
Мы поели не торопясь и молча. После еды на щеках Ронды появился прозрачный, но заметный румянец. Она предложила мне остаться на ночь. Очень просто, спокойно, без подтекста. «Ты можешь сделать это хотя бы для того, чтобы не повторять ошибку прошлой ночи. Конечно, твою подругу это не вернёт, и я не посягаю на облегчение твоей скорби, но вдруг тебе будет спокойнее, если сегодня ты не оставишь меня одну?» Она была красноречива и отстранена. Ронда принимала разные облики прямо у меня на глазах. Я оделся и вышел на улицу в поисках фотоателье, где мне могли бы распечатать договор, присланный мистером Бисселом. Это заняло время, но я был настойчив. Довести дело до конца — каким бы незначительным оно не казалось — порой гораздо важнее, чем сам результат. На улицах было тихо. Изредка ползали грязные ленивые такси, звенели трубочные колокольчики при входах в магазины, скоблила лопата дворника. Только фон привычной жизни. Именно он звучал бы в наушниках при погружении в Джуджион, если бы мне надо было попасть в это место.
Я сфотографировал подписанный договор, отправил мистеру Бисселу и вернулся к Ронде. Она уже спала.
Глава 10. Теория террора
Мне снилась дорога посреди пустыни, темно-оранжевый вечер. И по сторонам от дороги несколько одинаковых зданий, напоминающих комплекс экзотического отеля. Я знал, что приехал в то место на поезде, но железной дороги поблизости не было. Комплекс был заброшен, пуст, но мне нужно было найти в нем что-то. В одном из зданий была незапертая комната — там было прохладно и пахло весенним цветом. За раздвижной балконной дверью стояла Элис — в белом платье — лёгком, длинном, то ли полупрозрачном, то ли нет, и занавеси такие же. Ветер медленно волновал их, и платье Элис, и свет становился темно-розовым, ближе к фиолетовому, со все ещё оранжевым отливом, мягкий, потому что солнце садилось не со стороны балкона, не сзади Элис, а с обратной стороны здания и его лучи отражались от воздуха. Я долго-долго смотрел на неё, не понимая, что я во сне, не помня о ее адресованном сыну письме, отрешившись вообще ото всего, что я помнил и рассказываю.
Утром я ушёл раньше, чем проснулась Ронда. Проснулась — это не совсем верное слово, если учитывать все то, что выяснил о ней Луи. Я отправился в бюро незамедлительно, чтобы снова встретиться с ним. Первым меня приветствовал Дин Лиллард — дерганой виноватой улыбкой и неуверенным кивком. Он сообщил о моем появлении на организационном уровне по рации. За мной тут же пришли. Мужчину в тугом сером костюме, чёрном галстуке и очках-хамелеонах сопровождали двое охранников. Он подал мне руку и сказал: «Меня зовут Джон Фелкентон. Я действую от лица мистера Биссела. Прошу пройти вместе со мной». Меня уже не первый раз вели с конвоем, но именно тогда я в первый раз испугался этого. Может быть, это было предчувствие, а, может быть, на мое эмоциональное состояние влияли события ушедшего дня. Прошлое не искоренить. Можно отрицать его, оправдывать, можно забыть детали. Но изменениями, которые оно внедряет в человеческую сущность, невозможно манкировать. Мы прошли зал насквозь, провожаемые скрытными взглядами сотрудников. Я не понимал, знали ли они, почему меня ведут с надзором, или их подстрекало профессиональное любопытство. Динамическая карта Джуджиона полыхала и жила у нас над головами — как животрепещущее знамя необъятных объемов предстоящего труда. Мы прошли через охраняемую дверь, скрытую за металлическими ширмами и спустились по лестнице.