- Да. Проедемся по заброшенным церквям и усадьбам. В Туханях, слышал, есть симпатичная усадьба 17 века, а в соседнем Деревягино – уцелевший собор начала 18-го.
- Верно-верно, там, среди болот, чего только не сыщешь. Вы… э-э-э… призраками интересуетесь?
- Почему призраками?
- Ну… - Семен заморгал мелкими глазками, - в Тухани все за призраком княгини Ухтомской охотятся. Чего там еще-то искать, в эдакой дыре?
- Призрак вряд ли нам попадется, - сказал Евгений, - они все больше ночами гуляют, а мы днем предпочитаем путешествовать, но от посещения аномальных мест с особенной историей не откажемся. Так что с проводником, контакты дадите?
- Николаич сам обещался подойти. Часиков в восемь, прямо здесь, в холле. Устраивает?
- Отлично. К этому времени мы вернемся.
- Только это… Должен предупредить, что он – мужик с принципами. Не всех клиентов берет. И московских не особо жалует.
- Чего так?
- Говорю же, принципиальный. Сколько денег ему не предлагай, он все равно привередничает. Может задарма месяц с одним человеком провести и забраться в самую глухомань, а за сто тыщ с другим по набережной Твери пройтись отказаться.
- Хорошо, а каких он берет? – заинтересовался Евгений.
Он отметил, что Семен этого Николаича не очень жалует, но это, скорей, говорило в пользу проводника. Семен Симонов производил впечатление человека резкого, хотя с постояльцами и старался держаться вежливо. Пухлый рот с глубокими носогубными складками, бугристые щеки, покатые плечи с широкой грудью, а главное – масляный взгляд глаз навыкате, который он старался скрыть за мясистыми веками и потому постоянно косил в сторону, избегая прямого контакта, – все это не слишком располагало. Когда же он отворачивался, демонстрируя выбритый складчатый затылок, испещрённый ямками, словно лунный пейзаж, Евгению невольно приходила на ум спорная наука френология, считающая, что подобная внешность свойственна людям страстным и диким, чьи первичные инстинкты преобладают над разумом.
Ромашов редко руководствовался френологическими канонами, но тут они полностью совпадали с его внутренними ощущениями. Да и неровные интонации Семена выдавали его импульсивность, готовность действовать и говорить, не подумав. Когда же он принимался следить за словами, то начинал нукать и мэкать, будто слабоумный, вот только дураком Семен не был. Эгоистом и гневливым психом – возможно, но только не идиотом. В целом, складывалась не слишком лестная характеристика хозяину гостиницы, однако причину его нелюбви к гиду-краеведу Жене хотелось бы выяснить сразу.
- Да кто его разберёт, э-э… по-разному, - ответил Симонов. - Знаю, охотников никогда не водит, хотя прежде сам слыл неплохим охотником, все лежбища знал, даже на медведя ходил, но потом толкнуло его чего-то, охоту стал считать убийством. А вот уфологов всяких возит, носится с ними, как с детьми малыми, хотя хуже развлечения, по-моему, и не придумаешь. Так что про призраков вы ему лучше сразу скажите, он это дело уважает, авось договоритесь.
- Трудно с ним?
- Ну… не то чтобы трудно… но согласится он работать с вами или нет, Николаич только после личной встречи скажет. Если сторгуетесь, лучшего экскурсовода вам не найти, но если откажет… попробуем кого-то еще подыскать. Зимой сложно с этим делом, все нормальные мужики по вахтам или в столицах на заработках.
- Я вас понял, - кивнул Ромашов. – Спасибо за беспокойство, надеюсь, мы с вашим Николаичем друг другу понравимся.
Поездка до центра отняла полчаса из-за многочисленных светофоров и странно устроенного, на вкус Караваева, дорожного движения. В пути они говорили о загадках Сандовского треугольника, вернее, говорил Караваев, успевая и баранку крутить, и на Таню поглядывать, а девушка ему внимала, проникаясь загадочной атмосферой тверской аномальщины.
Женя смотрел в боковое окно на проплывающие городские пейзажи и старался отрешиться от мысли, что веселые праздники закончились и начались будни. Причем, начались так внезапно и сурово, что не сулят ничего хорошего. Племянница бы назвала это сосущее ощущение неизбежности «нехорошим предчувствием», но Ромашов связывал его исключительно с неудачным выбором гостиницы. Ее владелец не нравился ему с каждой прожитой минутой все больше, причем, не нравился до такой степени, что хоть переезжай. Приходилось себе напоминать, что они не расслабляться сюда приехали и не гостить у добрых друзей, им предстояло важное дело, на фоне последствий которого первобытная личность отельера меркла и терялась.