- Надо же как! Круто! - повторял он и поглядывал на девушку с уважением. – Честно, не знаю, как бы я себя повел на вашем месте, может, и кукушкой бы поехал, но, что ни говори, а общение с мертвыми имеет свои преимущества. Будь у меня подобный дар, я бы, наверное, не позволял ему простаивать. Только как понять, кого и почему духи выбирают? Меня, вот, обошли…
- Я не просила об этом, - сказала Татьяна, - вышло нечаянно. После автомобильной аварии.
Быть медиумом Таня действительно никогда не мечтала, эта ответственность свалилась на нее внезапно, и она все еще переживала, что не справится. Поддержка Жени и Вали помогали, но не снимали многочисленных вопросов. Таня пыталась храбриться и проникаться ощущением собственной «нужности» (ведь в работе, которой занимались ее любимые мужчины, сверхчувствительность пригодится), однако на первых порах, деревни с полтергейстом откровенно побаивалась. «Шумный дух» мог привязаться к ней, потому что она отличалась от других людей. Байкальская знахарка Гургэма научила ее короткому заговору, который отгонял нежелательных духов, не позволяя им надоедать сверх меры. Но Таня все равно не чувствовала уверенно, и врожденная деликатность ей только мешала.
Деревягино поначалу ничем особенным не отличалось от других мест. Единственное происшествие – невидимая девушка-певунья возле заброшенной церкви - не испугало, а наоборот, придало сил. Такого «полтергейста» Таня не боялась и пребывала в хорошем расположении духа ровно до того момента, как встретилась с Аркадием и увидела книгу. Молодой маг произвел на нее такое сильное впечатление, что она едва не грохнулась в обморок. Прямо там, за столом. Она смотрела Аркадию в глаза и словно в бездну заглядывала. Кружилась голова, хотелось сделать шаг назад, чтобы не сорваться... Возможно, причина была в ее впечатлительности, как сказал Женя, но она чувствовала, что к ее обычным ощущениям медиума примешивается что-то еще – непонятное и будоражащее. Тане казалось, что она прикоснулась к своей судьбе, здесь таилось ее предназначение, ее карма – то, что невозможно облечь в слова, и то, что ее никак не минует.
Валя был единственным, с кем она поделилась пережитым предельно откровенно. Впрочем, даже ему она не рассказала всего. А потом ей приснился сон...
Вчера вечером Татьяна не дождалась Оксаны, легла и моментально уснула, поэтому начало происшествия с Аллой проспала. Когда же Таня с воплем села на кровати, утешать ее было некому – вторая кровать так и осталась неразобранной, Оксана не вернулась, хотя часы показывали уже половину первого. Сначала Таня подумала, что Ксюха осталась с Женей на всю ночь, но почти сразу слуха достигли громкие голоса, среди которых особенно выделялся Женин.
Женя редко повышал голос, и чтобы так на кого-то орать, требовалась выходящая из ряда вон причина. Спустившись, она застала всех в кухне-столовой, а выяснив подробности, не стала грузить народ еще и своими кошмарами. Ей придется самой с ними разбираться.
Сон был… исключительным. Ей снилось, что она не спит, а сидит на кровати в гостиничном номере, ждет Оксану и пытается рисовать. Рисовала она Аркадия Окунева, но портрет никак не выходил. Сходство наличествовало, но не хватало психологической глубины. Татьяна до боли сжимала карандаш, стирала и рисовала вновь, добиваясь совершенства, пока до нее не дошло, что она хочет нарисовать будущее.
Аркадий скоро изменится, и именно это она уловила в миг, когда их глаза впервые встретились. Она знала, что с ним станет. Молодой парень медленно трансформировался, это уже отражалось в его чертах, но он находился в самом начале этого пути.
Подчиняясь захватывающим сознание образам, Татьяна оставила в покое лицо Окунева и принялась рисовать фон за его спиной. Там появлялись безглазые рогатые монстры с развезшимися бездонными глотками, крылатые силуэты и люди в капюшонах, напоминающие инквизиторов с чадящими факелами в руках. За ними высились руины с выбитыми темными окнами и кладбищенские кресты… Все это обязательно будет, и они с Кешей станут частью этого.
Пока она рисовала, в комнате начала звучать печальная мелодия - красивая, тягучая. Кто-то пел на грани восприятия, но вначале Таня не придала этому значения, ей казалось, играет радио.
- Что ты, лучина, не ярко горишь, не ярко горишь?
Или ты, лучина, в печи не была, в печи не была?
В печке побудешь, жару увидишь, ярчей сгоришь, ярчей сгоришь.
Что ж ты, Татьянка, не жалостно плачешь, не жалостно плачешь?