— Петрус, где же твое мягкосердечие?
Не успела Мария Тереза договорить, как Филипп ударил меня по голове бутылкой из-под шампанского.
Глава 11
У трюмо, у Триумфальной арки: все там теперь выглядело по-другому, хотя камнепад продолжался и воробьи носились под сводами. Я сидел, замерев в неподвижности. Физически я чувствовал себя прекрасно, а вот совесть глодала невыносимо. «Насилие — не способ решения проблем», — без устали вопил внутренний голос, с другой стороны, я чувствовал себя так, словно освободился. И падающие каменные обломки больше не страшили меня, страх перед ними сменился желанием всех и вся высмеивать: однообразный процесс таинственного прохождения через трюмо, тоскливый коридор, абсурдную Триумфальную арку, сыпавшую каменными обломками, и даже щебечущих воробьев. Мной овладевало непонятное желание: хотелось танцевать и таким образом утолить жажду насмехаться над всеми.
Я закружился словно в вальсе и, танцуя, приближался к Триумфальной арке. И внезапно понял: в движении, в бездумном, развеселом переплясе мне и удастся пройти через нее. «Доверься мышцам, — кричал мне внутренний голос, — они куда лучше соображают, чем ты». Все страхи разом пропали куда-то. Ни о чем не думая, отдавшись беззаботности, я в бесшабашном танце миновал проход через Триумфальную арку под аккомпанемент воробьиного щебетания.
На другой стороне все мне было знакомо. Справа и слева возвышались здания Таможни, но они были безлюдны. В одном окна были освещены. Войдя, я оказался в помещении, напомнившем мне салон Филиппа, где тот держал свое собрание картин.
«— У тебя что, времени невпроворот, — раздраженно осведомился внутренний голос, — давай-ка убирайся отсюда поскорее!
— Но здесь висит и портрет Жюльетты! — пытался протестовать я.
— А тебе так хочется на него взглянуть? — иронически спросил все тот же голос».
Я помедлил и тут же снова оказался во власти страха.
Повернувшись, я что было сил бросился вон. Триумфальная арка была у меня за спиной, и вдруг я почувствовал страшное одиночество. К моему облегчению, я тут же оказался в лесу, гостеприимно принявшем меня под зеленые своды. Переведя дух, я наслаждался гармонией света и тени, пойдя наобум, я с радостью понял, что иду по лесной дорожке, очень напомнившей мне Вогезы. Поднявшись по ней в гору, я добрался до усеянной каменными обломками и поросшей кривыми сосенками прогалины. Тропинка вела прямо к возвышавшейся скале, и, едва поднявшись на нее и взглянув вниз, в долину, я разглядел имение Оберкирхов и дом толстяка Альбера.
— Прыгай! Там внизу тебя дожидается Жюльетта.
Меня охватил такой страх, что я уже ничего перед собой не видел. Сердце было готово выпрыгнуть из груди. Единственная мысль билась в мозгу — назад!
Назад за трюмо, в покой и уют комнаты.
Красный шелковый шейный платок, в котором я несколько дней спустя сидел перед графом де Карно, вызвал у последнего весьма иронические чувства, каким-то образом ассоциируясь с фригийским колпаком — символом свободы радикальных якобинцев.
— Строго говоря, я запретил этот цвет в своем доме. Но поскольку рассчитываю на вашу помощь, Петрус, готов проявить снисхождение.
Я попытался оправдаться, что, дескать, застудил шею, оттого и этот аксессуар.
— Шейный платок — всего лишь символ свободы. Уверяю вас, граф — я никогда не симпатизировал якобинцам из-за их фанатизма, проявляющегося куда отчетливее и сильнее, нежели мое дарование ставить на ноги парализованных куртизанок. Иными словами: люди, одурманенные запахом крови, настолько загипнотизированы переполняющей их ненавистью, что иным способам внушения пути перекрыты. Единственное, что исцелит их, это время.
— Свободы, говорите? — Не сводя с меня взора, граф задумчиво помассировал бородавку. — Да, свобода, наша наивысшая и наиглавнейшая ценность. Элен, хвала Господу, вновь обрела ее, поэтому я и попросил вас нанести мне сегодня визит. Кстати, должны еще приехать месье Ролан и полицейский комиссар Альбер Жоффе. К их прибытию, как хочется надеяться, Элен покончит с туалетом. Вероятно, стремится наверстать упущенное, занимаясь собой столько времени. При всем том, месье Петрус, постарайтесь все же получить верное о ней впечатление, она пошла в своего отца, и, если вам будет угодна такая параллель: будь Елена Троянская похожа на нее, Троянская война вряд ли разразилась бы.