— Морелль, — сказал он, — мне импонирует, я ему доверяю и последую всем его рекомендациям.
— Морелль спас мне жизнь!
— Это не врач, а имперский укольщик!
Однако Гитлер не обращал на эти насмешки никакого внимания — его вера в своего врача была поистине безграничной. И его искренне огорчало то, что Ева не только не желала обращаться к Мореллю, но и отговаривала его от лечения у специалиста по лечению сифилиса и гонореи. Что же касается главы «черного ордена» СС рейхсфюрера Генриха Гиммлера, то он все это время пристально приглядывался к Мореллю. Видимо, он имел на личного врача Гитлера свои виды, но, опасаясь гнева Гитлера, явного интереса к эскулапу не проявлял.
Чувствуя свою полную безнаказанность, Морелль решил воплотить в жизнь давнюю мечту и сколотить приличное состояние. С этой целью он присвоил несколько фармацевтических фабрик. На них он монопольно стал производить ряд лекарственных препаратов, являвшихся запатентованными им средствами. Что же касается его могущественного пациента, то Морелль продолжал колоть Гитлера амфетамином и, как показали позднее проведенные исследования, использовал для его лечения еще около трех десятков разного рода достаточно опасных лекарств. От такого «лечения» кожа Гитлера время от времени покрывалась красными и розоватыми пятнами, но Мореллю неизменно удавалось справиться с этим и убедить своего пациента, что состояние его здоровья в полном порядке.
Наиболее вероятным хозяином Морелля мог оказаться Герман Геринг, враждебное отношение которого к бывшему врачу служило только маскировкой и дополнительным алиби на случай внезапной смерти диктатора. На самом деле Геринг сам помог Теодору взобраться наверх и подставил его ничего не подозревавшему Гофману. Естественно, если бы эскулап насмерть «залечил» фюрера, то сам вряд ли дожил бы даже до первого допроса в гестапо.
— Мне нужна помощь в медицинском обслуживании фюрера, поскольку на моих плечах множество важнейших обязанностей и ваших личных поручений, рейхсфюрер.
— Хорошо, мы подумаем над этим, — согласно кивнул Гиммлер.
В середине марта Гитлер решил отправиться на фронт, чтобы собственными глазами увидеть, что же там на самом деле творится. Борман и генералы принялись в один голос отговаривать его от безумной затеи, однако Гитлер настоял на своем. Он хотел лично убедиться, где проходит линия фронта, и проверить обеспечение войск боеприпасами.
Говорить было не о чем. Конечно, можно было еще предаваться иллюзиям и строить фантастические планы по спасению Германии в самый последний момент. Но то, что Гитлер увидел на фронте, по всей видимости, отбило даже у него охоту выдавать желаемое за действительное. Как знать, не в те ли самые минуты он, растерянный и сраженный увиденным, принял окончательное решение о самоубийстве…
Вот как описывал те дни упомянутый Эрих Кемпка: «Дивизии Сталина уже стояли у ворот, но наши позиции, несмотря на сильное вражеское наступление, еще удерживались. Натиск противника временно ослаб. Затишье перед бурей…
Сильные соединения и танковые части Красной Армии находились в нескольких километрах в полной готовности к новому наступлению. Предстоял последний крупный штурм. Остановим мы его или же он уничтожит нас?…
С каждым днем служба становилась все более трудной, предъявляя повышенные требования к каждому солдату и офицеру в Имперской канцелярии… Мне приходилось как можно быстрее доставлять генералов и других господ на разные участки фронта и на командные пункты.
Мы считали невероятным счастьем, когда машина со всеми ее седоками в тяжелейших условиях благополучно прибывала к цели. А если поездок не было, приходилось помогать пожарным при многочисленных авиационных налетах, выполнять многообразные другие задачи, возникающие в такой обстановке… К этому добавлялась духовная угнетенность, от которой все мы страдали в результате постоянно ухудшающихся сообщений со всех фронтов. И на Западе наши войска тоже отступали под натиском врага…
Кемпке часто приходилось бывать в ставке, и вот как он описал одно из таких посещений: «Вернувшись вечером, я отправился в то помещение бункера фюрера, которое предназначалось для докладывания и обсуждения обстановки. Там тогда решались судьбы Германии. Отсюда давались команды миллионам солдат. Телеграфисты и телефонистки, непрерывно сменяя друг друга, работали день и ночь. Входили и выходили получавшие приказания офицеры связи. Несмотря на необычайную работоспособность, концентрированную здесь, в этом центре рейха царила почти таинственная тишина.