Выбрать главу

— Я тоже остаюсь с вами…

— Ах, — с грустной улыбкой произнес он, — если бы мои генералы были такими же верными, как вы…

Он тяжело вздохнул и, опираясь о плечо Евы, направился к выходу, даже не взглянув на пришедших проститься с ним офицеров. В тот же вечер Ева писала сестре: «Мы решили сражаться до конца, но страшный час уже близок. Если бы ты знала, как я боюсь за фюрера… Всего тебе самого наилучшего, а главное, любви и счастья, моя самая верная подруга! Попрощайся от моего имени с родителями, передай привет нашим друзьям, а за меня не переживай. Я умру так же, как и жила. Ты же знаешь, мне это совсем не трудно…»

Это было последнее, что написала Ева Браун в своей жизни. По всей видимости, она не только не хотела подвергать опасности тех, кому писала, но и выполняла приказ Гитлера, не без основания опасавшегося, что письма, содержащие сведения о ее и его личной жизни, попадут в руки врагов.

* * *

Так это было на самом деле или нет, достоверно неизвестно никому, поскольку рассказы о происходивших в фюрербункере событиях в период «сумерек богов» весьма противоречивы. Вполне вероятно, уже в то время они имели целью все окончательно запутать и сбить со следа спецслужбы противника. Немцы и сам фюрер отлично понимали: если они проиграют, то непременно начнется следствие и розыск руководителей Третьего рейха.

— Отправляйтесь на юг Германии, — якобы заявил своему окружению Гитлер. — Я останусь здесь…

— Я впервые решился ослушаться вас, мой фюрер, — ответил ему Борман. — Я не уйду.

А вот генерал армии Йодль не стал разыгрывать из себя великого мученика и будто заявил обреченному диктатору:

— Я не хочу оставаться в этой крысиной норе! Мы — солдаты. Дайте нам армейскую группу и прикажите сражаться там, где это еще возможно.

В ответ Гитлер только махнул рукой:

— Делайте что хотите. Мне теперь все равно…

Когда Гитлеру сообщили о бегстве Морелля и о том, что теперь его личным врачом будем хирург Штумпфеггер, тот равнодушно пожал плечами.

— Пусть будет… Вот только зачем? Никаких врачей мне больше не понадобится… Я больше не верю никому…

Фюрер сдержал слово — за всю остававшуюся ему жить неделю он так ни разу и не обратился к Штумпфеггеру. Тем не менее очень многие из окружения Гитлера остались в бункере. Среди них были Борман и Геббельс. Об истинных причинах их нежелания покидать Гитлера мы еще поговорим. И все они испытали потрясение, когда посол Хевель прочитал им листовку известного русского писателя Ильи Эренбурга, которая распространялась в частях Красной Армии после перехода ею границы. Выбравшись из Имперской канцелярии, Хевель застрелился в одной пивной. При нем нашли эту листовку. Согласно ее содержанию Хевель предпочел смерть плену.

Тем временем положение еще более ухудшилось. Артобстрел становился все сильнее, и все больше снарядов попадало в здание Имперской канцелярии. Почти все телефонные линии были перебиты, и теперь часами бункер фюрера был отрезан от внешнего мира. Ранним утром 24 апреля было уничтожено большинство из все еще остававшихся в автопарке машин. Обрушившаяся бетонная крыша гаражного бункера превратила их в груду искореженного металла.

Неожиданно для всех 25 апреля в бункере снова появился министр вооружений Шпеер. Завидев его, Ева прослезилась и, обняв министра, радостно воскликнула:

— Я знала, что вы приедете. Ведь вы не из тех, кто бросает фюрера в беде!

— Да, да, конечно, — пробормотал смущенный таким теплым приемом давно уже ведущий собственную игру Шпеер и поспешил к Гитлеру.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Я все еще надеюсь, милая Ханна, что генерал Венк со своей армией подойдет с юга. Он должен отогнать русских подальше… Тогда мы овладеем положением…

Но уже очень скоро «день надежд» сменился отчаянием, и тот же Вейдлинг посоветовал Гитлеру прорываться на запад через единственную оставшуюся лазейку. Однако Борман с Геббельсом отговорили Гитлера от этой затеи.

Затем произошло то, что повергло Гитлера в глубокое уныние и лишило его последней надежды. Все дело было в телеграмме Германа Геринга, которую фюрер, если верить Шпееру, получил в ночь на 24 апреля. Хотя по другим данным, телеграмма поступила в бункер 25 или даже 26 апреля.