Но Гитлера подобные мелочи уже мало волновали. Дело было сделано, и оставалось только закрепить достигнутый договор. Все отправились в пивной зал, где стоял невероятный шум. Гитлер поднял руку, воцарилась тишина, и все услышали то, о чем до сих пор могли только догадываться.
— Теперь, — с охватившим его нервным оживлением заявил Гитлер, — я исполню то, в чем поклялся пять лет назад, лежа полуослепший в военном госпитале! А тогда я сказал себе: я не успокоюсь до тех пор, пока не будут повержены в прах «ноябрьские преступники», пока на развалинах нынешней несчастной страны не возродится новая великая Германия, свободная и счастливая! И вот теперь я исполнил свою клятву!
Гитлера сменил Кар и, не выказывая ни малейшей радости, произнес:
— В минуту величайшей опасности для родины и отечества я принимаю на себя руководство судьбами Баварии в качестве наместника монархии, разбитой дерзновенной рукой пять лет назад. Я делаю это с тяжелым сердцем, надеюсь, к благу нашей баварской родины и нашего великого германского отечества…
Затем слово дали Людендорфу, и недовольный генерал, так ни разу и не взглянув на Гитлера, сказал:
— Преисполненный величия момента и застигнутый врасплох, я, в силу собственного права, отдаю себя в распоряжение германского национального правительства…
Зал взорвался аплодисментами, и никто из присутствующих, включая Гитлера, не обратил внимания не весьма странные заявления фон Кара и Людендорфа. Фон Кар принимал наместничество в качестве наместника монархии, а генерал отдал себя правительству «в силу собственного права». Позже, уже на суде Людендорф объяснит это право так.
— Я, — заявит он прокурору, — не хотел быть понятым так, будто повинуюсь Гитлеру, а не поступаю так по собственной воле…
— Хорошие вы монархисты, нечего сказать! — со злой иронией воскликнул граф при аресте.
— Прекратите! — воскликнул он. — Или вы сомневаетесь в честном слове германского офицера?
* * *— Надеюсь, это был блеф?
Тот кивнул, и фон Даннер воспринял этот кивок как приказ действовать. Так, сам того не ведая, Гитлер добился совершенно обратного эффекта, настроив военных против себя. То, что произошло в пивной, они посчитали позором, и по всем законам офицерской чести унизившего офицерский мундир ефрейтора Гитлера должны были застрелить на месте.
— Ну вот и сбылись наши мечты, Эрнст! Теперь настанут лучшие времена, мы будем денно и нощно работать для спасения Германии от нужды и позора!
Но уже через полчаса от его возбуждения не осталось и следа, и он обреченно махнул рукой.
— Нам очень повезет, если мы сможем выпутаться из этой истории, если же нет, — он театрально развел руками, — нам останется только повеситься…
Страх перед возможной гибелью толкнул его на невероятный для революционера поступок. Опасаясь нежелательных для себя последствий, он направил к принцу Рупрехту отставного лейтенанта Нейнцерта, пользовавшегося расположением принца. Тот просил принца предупредить столкновения между рейхсвером и «Союзом борьбы» и не преследовать Гитлера и его теплую компанию в случае поражения.
Надо отдать Рупрехту должное: он не только выслушал гитлеровского эмиссара, но и обещал сделать все от него зависящее, но поставил непременное условие: извиниться перед фон Каром. Он был очень недоволен генеральным комиссаром, который посмел объявить себя наместником короля, и тем не менее попросил его не преследовать главарей путча по обвинению в государственной измене.
Фон Кар оставил просьбы принца без внимания, и утром правительству без особого труда удалось подавить неорганизованное выступление повстанцев. Первыми были арестованы Пенер и Фрик, и арестовали их те же, кто всего несколько часов назад поздравлял национальных героев с назначением на высокие имперские посты.
Как всегда, дольше всех держались те, кто меньше говорил и больше делал. Как держался тот же Рем, который со своим «Имперским флагом» занял здание рейхсвера и, окутав его колючей проволокой, выставил в каждом окне по пулемету. Что же касается командующего новой «национальной германской армией» генерала Людендорфа, то он вообще ничего не сделал, и когда один из офицеров заявил ему, что рейхсвер не допустит сдачи своих казарм, он ответил:
— Я полностью разделяю ваши чувства…
На мосту через Изар их встретили полицейские. Они направили на мятежников винтовки, и тогда к ним вышел Геринг.
— Мы ведем с собой заложников, — крикнул он, — и если вы будете стрелять в нас, мы перебьем их!
Угроза подействовала, и колонну пропустили. Хотя никаких заложников у мятежников не было по той простой причине, что Гитлер приказал их отпустить. Благополучно миновав мост, колонна долго блуждала по городу и наконец оказалась на перекрестке двух улиц. Их встретил большой отряд полиции, и случилось непредвиденное. Один из штурмовиков слишком резко отвел приставленную к его груди винтовку — и раздался выстрел. Он послужил сигналом к началу действий, и стороны открыли яростный огонь.