— Нет более гнусной лжи, — говорил Рем на одном из партийных выступлений, — чем так называемая общественная мораль. Я наперед констатирую, что не принадлежу к так называемым добросовестным людям, я не гонюсь и за тем, чтобы быть причисленным к ним. А к «нравственным» людям я и подавно не желаю принадлежать, так как опыт показал мне, какого сорта в большинстве случаев их «мораль»… Когда так называемые государственные деятели, народные вожди и прочие распространяются насчет морали, это обычно показывает лишь, что им не приходит ничего лучшего в голову… Когда на этом поприще подвизаются «националистические» литераторы известного пошиба, в большинстве случаев не побывавшие на фронте, то этому, конечно, можно не удивляться… Но если само государство претендует на то, чтобы своими законами властвовать над инстинктами и влечениями человека и направлять их на другие пути, то это представляется мне неразумной и нецелесообразной установкой профанов… И я хочу закончить свою речь теми самыми словами, которые произносит Ганс Сакс у Рихарда Вагнера: «Призраки, призраки, всюду призраки!»
Вот так, ни больше ни меньше! Дать полную свободу диким инстинктам и влечениям! И именно поэтому в окружении Гитлера оказалось достаточно мерзавцев всех оттенков и мастей. Иначе и быть не могло, и «единственное, что можно сказать в пользу этого поколения разнузданных вождей, — писал в своей книге «Путь НСДАП» Конрад Гейден, — это то, что их породило безвременье; оно взвалило на их плечи трагическую вину, которая оказалась сильнее их. Возможно, что и они, и их вина предусмотрены в плане истории».
Среди них были англофилы… Все они были несомненными западниками. Всюду — и на кафедрах университетов, и на думской трибуне — они стремились быть прежде всего «джентльменами»… Но при этом все они, начиная со своего идейного вождя и учителя Милюкова, оставались… «прекрасными теоретическими человеками»…
Если верить процитированному Гейдену, а вместе с ним и самой Истории, то везде к власти на первых порах приходили те, кто был совсем далек от того, что принято называть моралью в общепринятым смысле. Об этом говорил в своих лекциях по истории философии и Гегель. Ничего хорошего в этом, конечно, не было, но в то же время именно все эти лишенные морали люди через грязь и кровь прокладывали мост в будущее, где для них уже не было того простора. Трижды был прав тот же Гейден, когда говорил, что «народ и государство лишь тогда обретут снова свое нравственное содержание, когда это обреченное поколение уйдет с руководства».
* * *Выступление Гитлера в «Бюргерброе» не осталось незамеченным. Услышав о «трупах врагов», по которым Гитлер намеревался идти к своей цели, Гельд не стал встречаться с ним и увещевать его. Ему просто запретили выступать. Точно так же поступили власти Пруссии и других немецких земель.
Г. Штрассер хотел стать единым лидером. Однако все его надежды на политическую гибель Гитлера после его выхода из тюрьмы оказались призрачными. Не только баварские, но и все окружные союзы «фелькише» высказались за «дружбу» с Гитлером, а перешедшие на его сторону баварские депутаты в рейхстаге Фрик и Федер лишний раз доказали харизматичность его личности. Оказавшемуся в меньшинстве Г. Штрассеру не осталось ничего другого, как только смирить гордыню и, несмотря на все свое презрение к таким одиозным личностям, как Эссер и Штрайхер, заявить на конференции баварского националистического блока:
— Если я живу для известной цели, я пойду за тем, о ком знаю, что эту идею, которая для меня выше всего на свете, он будет проводить самым энергичным образом и с наибольшими шансами на успех. И хотя я вижу в его окружении людей, которых считаю вредными для идеи, я все же говорю: идея выше всего. Поэтому я предложил Гитлеру свое сотрудничество.
Если же отбросить риторику и пафос, то все это означало приблизительно следующее: «Большинство идет за Гитлером, и я вынужден смириться!»
Г. Штрассер не скрывал своих амбиций, и с первого же дня «сотрудничества» принялся тянуть одеяло на себя, стараясь переместить центр движения на Север. И все же Гитлер был доволен. В его лице он получил великолепного агитатора, который, как уже говорилось, со своим бесплатным железнодорожным билетом имел возможность колесить по всей Германии. Помимо всего прочего он внес в партийную кассу приличную сумму от продажи своей аптеки.
Верил ли в эти слухи сам Гитлер? Неизвестно, но то, что он был очень недоволен своим «старым другом», — факт. Все дело было в штурмовых отрядах. Гитлер хорошо помнил, как у него однажды уже отняли право руководить ими и превратили в марионетку рейхсвера. Поэтому в новых партийных директивах особо подчеркивалось, что «новые штурмовые отряды подчинялись только вождю, а те, которые осмеливались выступить на свой страхи риск, мгновенно распускались».