А иногда старик просил рассказать о жизни в деревне. С подробностями. Задавал много вопросов, после которых Мартин чувствовал себя словно тряпка, выжатая до треска в закрученных донельзя нитях. Зато после этого у него был выходной. День полностью свободный от всяческих запретов и указаний. Их Мартин любил проводить в библиотеке. Сколько же знаний и воспоминаний хранила она. Казалось, не перечитать за всю жизнь.
– Привет!
Да, это ещё одна причина, по которой его тянуло в это царствие книжных полок и отсутствие посторонних глаз. Синеглазка. Неразговорчива и так мило краснеющая.
– Читать или рисовать? – кивал будто безразлично Мартин.
Девушка пожимала плечами и спешила скрыться между рядами. Но Мартин по звукам понимал. Шелест страниц и изредка чихание от пыли – значит новую книгу для себя открыла. Шуршание карандаша по листу – рождалась картина. Иногда в эти моменты он подглядывал. Ему нравилась её техника рисования. Хотелось вот также научиться, лёгкости движений. Его линии на бумаге выглядели грубоватыми. Схематичными. Для него зарисовка в блокноте – это просто заметки, о чём нужно подумать позже. У неё же – это красота. Искусство.
Ещё его привлекала комната рядом с библиотекой. Туда заходили редко судя по тому, как протяжно скрипела дверь будто говоря «ну висела я себе без дела, чего беспокоите, дайте поспать…»
– А, Март? Ты чего тут? У тебя же выходной? – вскинул брови мэтр, столкнувшись с помощником, закрывая дверь той самой комнаты.
Вид был такой задумчивый, что у Мартина заёрзало любопытство. Правда, он научился сдерживать его порывы. На вопросы, заданные не в то время, ты не просто не услышишь ответ, но можешь ещё и гнев учителя вызвать. Поэтому, сглотнув несозревшие слова, Мартин пожал плечами и кивнул в сторону библиотеки.
– Да-да, учись! Это тебе нужно, – махнул мэтр, оставаясь внутри собственных мыслей.
Мэтр, шаркая удалялся по коридору, звуки эхом бежали с ним рядом, как верные собачонки. Мартин смотрел вслед учителю. Тот, будто специально шаркал и бормотал что-то под нос. А рядом, как верные собачонки эхом скакали звуки.
– Твоё имя тоже никак не запомнит? – спросила синеглазка, неожиданно оказавшись рядом и заставляя парнишку чуть вздрогнуть.
– Представляешь, – опустив глаза в пол, сдерживая волнение, поддержал их первый разговор любитель библиотек. – Вот вроде простое же – Мар-тин, – по слогам произнёс он и смотрел, как в такт двигаются губы девушки, повторяя его имя.
Дальше они вспомнили, как имена некоторых слуг смешно звучат в устах мэтра. Ривердо превращался в Ведро. А Малиссу́ в Ли́са.
– Но это ещё ладно, созвучно, – возмущался Мартин. – А вот надо мной он будто издевается. Хорошо ещё когда Март или Тин. А вот откуда берутся Мит, Нит, Рам?
– Бедняга, как же ты это всё терпишь?
Девушка захихикала. А Мартин вспомнил, как однажды вспылил.
***
– Минт! Принеси мне срочно чернила и перо…
Мартин не отреагировал, задумавшись над одной из строчек в книге.Рука зависла над блокнотом, ожидая, когда придёт та самая мысль, которую нужно записать или зарисовать.
– Минт! Ты что оглох?
Небольшая, но ощутимая оплеуха подсказала, что звали его. Но то ли плохое настроение, то ли обидная оплеуха, а может то, что старик сбил его с мысли и на странице появилась клякса, пробудило давно сдерживаемый гнев:
– Я вам не Минт! И не Мит, и не Рим! Я МАРТИН! Почему вы никак не хотите запомнить моё имя? Неужели это так сложно? Называйте моё имя правильно и это поможет мне понимать, что вы обращаетесь именно ко мне! Я не дурак, сразу же подойду, откликнусь. Ну разве не облегчит это жизнь нам обоим?
Тирада вылетела на одном дыхании, забирая вместе с собой и вспыхнувший гнев. Последнюю фразу Мартин произнёс извиняющимся тоном. В глазах мэтра сверкнул интерес, на губах промелькнула довольная улыбка. Это подействовала как ещё одна оплеуха. Мартин понял, что мэтр ждал именно такой реакции. Отвернулся и буркнул с обидой:
– Вы манипулируете моими чувствами, это нечестно. Они мои, я их переживаю и мне хочется, чтобы я сам, САМ, слышите – решал, когда и какие чувства испытывать.
Старик положил руку на плечо Мартину, сжал его по-отечески, затем похлопал и вполголоса произнёс, склонившись к уху ученика: