Наконец, я продралась сквозь последний препон, и, буквально, упала на тропинку, ведущую к милому домику. Домик был бревенчатый, эдакая милая изба отшельника, крыша крыта соломой, окошки и ставенки резные, расписные, просто сказка, а не домик. Курьих ножек не хватало!
После мрака ельника даже этот сомнительный домик, казался верхом счастья. Ах, если бы там еще никто и не жил!
К несчастью там жила старуха. Я заглянула в окно, прежде чем зайти. Старуха что-то варила в печи. Хоть печек я никогда и не видела, но точно знала, что это была печь. В углу стояли какие-то ящики, накрытые пестрыми покрывалами, по полу расстелен толстый коврик из шерсти, пестрый, яркий. Вообще в домике было чисто, светло. С печки на коврик лениво спикировал жирный черный кот.
"Может, стоит зайти?" — подумала я. Я обошла вокруг домика один раз — двери нет. На второй раз обхода дверка нашлась. Она была узкая и низкая, но мне удалось в нее протиснуться. То, что я увидела внутри, меня поразило. На миг мелькнул вид разбомбленной спальни Ирэн, но тут я увидела, что все в домике покрыто пылью, паутина свисает на рамах не хуже тюли. Коврики и покрывала были в саже и грязи, тощий черный, как смоль, кот смотрел на меня с печи двумя громадными желтыми глазами, размером с блюдце каждый. Я стояла в нерешительности, не зная, а стоит все это продолжать или как?
— Заходи, голубушка, — ласково подала старуха голос из-за угла. Голос был надтреснутый, какой-то скрипучий.
Я повиновалась, прошла дальше в дом. Старуха, хоть и не была похожа на Ирэн, но показалась мне ее копией. Серые непроницаемые глаза, (все еще!) светлые кудри. Одета она была странно: выцветший сарафан, на нем поверх какая-то телогрейка, мехом навыверт, на голове выцветший платок, цвет которого уже не определить даже самым лучшим экспертам. На ногах были неизвестные мне полутапки-полусапожки из мягкой замши. Из них выглядывали тощие ножки, облаченные сразу в три носка, один поверх другого.
— Устала, милочка?! — надтреснуто улыбнулась старуха.
— Есть немного.
К такому голосу как у нее неплохо было бы иметь массивный нос крючком, с двумя огромными бородавками.
— Пойдем, я тебя накормлю, напою и спать уложу, — нежно сказала старуха и цапнула меня за руку.
На удивление пальцы у нее были мягкие, тонкие, как у девушки. Ногти длинные и очень острые. Руки сильные, я закусила губу, чтобы не застонать, когда она схватила меня.
Меня усадили за большой деревянный стол на лавку. Стол грязный, без скатерти. Я взяла ближайшую тряпку и немного протерла поверхность, чтобы было не так неприятно.
— Что ж ты скатертью стол протираешь? — иронично покачала головой старуха. Я посмотрела на серую, полудырявую тряпку в руках. Ах, это еще и скатерть?!
Старуха отняла у меня тряпку и расстелила на стол. Я, кажется, употребила слово "полудырявая"? Я ошиблась. Скатерть представляла собой сеть из дыр.
"А можно ли есть то, что подают?!" — засомневалась я.
Старуха уже успела достать из печи свое варево. Знала бы я, насколько адским оно окажется!
Черный котелок, прикрытый крышкой, пышил жаром, пахло вкусно. Старуха встала сзади меня. Нехорошие мурашки пробежались по моей спине. Она положила мне свою руку на макушку и ласково проскрипела:
— Кушай, яхонтовая, кушай.
Я сглотнула. Есть совершенно не хотелось. В горле стоял ком, руки мелко тряслись. Я сняла крышку с котелка и начала разрываться от обуявших меня противоречивых чувств. Во-первых, меня мгновенно затошнило, во-вторых, я сдерживалась, чтобы не обижать хозяйку, в-третьих, я хотела заорать, но голоса не было, я онемела, наконец, меня трясло так, что я подпрыгивала на своем месте.
В горшке лежала сваренная голова Ирэн, как была, прямо в макияже и с волосами. Лицо ее привычно сладко улыбалось и выглядело даже лет на тридцать пять. Благо глаза были закрыты.
— А, ну, ешь! — старуха грубо и сильно толкнула меня прямо в лицо вареной Ирэн.
Я заорала и проснулась. Как я не поседела и не заработала инфаркт, для меня до сих пор загадка. Потому что первое, что я увидела, было лицо Ирэн. Они низко склонилась надо мной и, видимо, пристально рассматривала меня во сне. Я продолжила орать благим матом, и только когда ужас немного ушел, прекратила.
— А, ну, молчать, — Ирэн беззлобно залепила мне пощечину, которая слегка привела меня в чувства. Молча, она покинула мою комнату с видом оскорбленной, нет, не добродетели, — святости. Кротко и смиренно, слегка наклонив голову.
Сердце бешено билось, мне было очень страшно. Больше я заснуть не смогла. Я постояла у окна, но ночь прохлады мне так и не принесла. Я выбралась из окошка и пошла к искусственной речке. Идти оказалось довольно далеко, но так как я почти бежала, то добралась быстро.