— Я болел разной дрянью, но все это было излечимо — магия, травки, вонючие мази, от которых только и хочется, что блевать. А еще настойки разные, после которых в сортир через по семнадцать раз на дню бегаешь. Все это лечится, смекаешь? — он откашлялся, вытер рот рукавом и продолжил: — А вот та малышка… наградила меня другой болезнью. В прочем… ты же видел.
Меня осенило.
— Так… ты не родился таким?
Хейзел заржал так, что с ветвей взлетели перепуганные птицы.
— Ты думал, что мои предки тоже такие же мохнатые? Или что меня вскармливала титькой волчица?
Он продолжает смеяться, и потому мы стоим. Он ржет, а смотрю на него. Становится тоже немного смешно. Но не потому, что он смешно пошутил, а просто от вида охотника и звука его смеха.
Наконец, он проржался, шмыгнул носом и харкнул в сторону от себя.
— Нет, браток, ликантропия не передается по наследству. Хотя бы потому, что детей ликантропы иметь не могут. Смекаешь?
Киваю.
— Печально, — пытаюсь я ему сочувствовать.
— Отнюдь! — громко вскрикивает он. — Я могу пялить всех баб без разбору, и ни одна от меня не залетит! Даже не нужно принюхиваться, когда у них течка! Хотя… откровенно говоря, на таких у меня тут же встает, и ничего поделать с собой не могу. Смекаешь, сколько у меня детей бы было за все эти семьдесят лет?!
— Семьдесят?!
— Да… — грустно чешет он затылок, — я уже не самый молодой волк… однако, — хитро улыбается, — еще ни одному самцу проигрывать не приводилось! Если б ты знал, какие у меня были стаи!!!
Я хмурюсь.
— А… — он вдруг понимает, что мои знания об оборотнях весьма скудны. — Короче, первые лет пять-шесть молодые ликантропы в людей не превращаются. Бегают по лесам, считая себя настоящими волками. Я провел в шкуре волка всего четыре с половиной года. Можно даже сказать, что я вундеркинд.
— Ты четыре года был волком? То есть… совсем волком? В смысле…
— Да-да! Я именно это и сказал, разве нет?! — он смотрит на меня, как на идиота. — Зачем ты переспрашиваешь все то, что я говорю? У тебя со слухом проблемы?
— Да нет…
— Тогда я не понимаю, — он почесал свой подбородок. Яростно и быстро. Словно собака, чешущая себя за ухом. — Четыре года я реально считал себя волком, совершенно позабыв о человеческой жизни. Трахал волчиц, жрал зайцев, таскал овечек с деревень, нападал на коров, несколько раз защищал стаю от людей, и потому вскрыл немало глоток. А затем… память стала возвращаться. Медленно. Сначала я даже не понимал, что это за воспоминания. Сначала пришли самые ранние воспоминания. Из детства… странно, что я все это тебе рассказываю.
Вдруг он разворачивается и продолжает идти. Я, естественно, — за ним.
— Да нет, мне интересно! — говорю я ему, и не лгу. Мне реально было интересно послушать про то, как человек становится оборотнем. — А как она обратила тебя? Укусила? Или резанула когтями?
Он вновь усмехается.
— Не то и не другое. Стать оборотнем непросто… и не у всех ликантропов есть такой дар — обращать в себеподобных. Вот у нее… у нее он был. А я… даже и не знаю, как это делается.
— В смысле, ты не помнишь?
— Не-а, — честно признается он. — И никто из нас не помнит. Я спрашивал почти у всех, кого знал. И никто их них не помнил ни самого ритуала, ни того времени, когда ты превращаешься из человека в волка в первый раз. Последнее, что я помню — это ее поцелуй. И запах. У нее… был удивительный запах.
И некоторое время он просто стоял, вглядываясь куда-то вперед. Видимо, предавался воспоминаниям.
— Ты часто слышишь его голос? — спрашивает он, прерывая эту умиротворенную тишину.
— Тени?
— Да, своего зверя.
— Слышу. Частенько.
— Пытается провоцировать тебя?
— Да, есть такое…
— Легко ему противостоишь?
— Ну… просто игнорирую…
— Но он зарождает у тебя зерно сомнений? Есть такое чувство, что он прав? Хочется следовать его указаниям? — охотник поворачивается ко мне, когда начинается задавать эти вопросы. И смотрит мне в глаза. Очень внимательно смотрит.
— Ну…
— Без «ну».
Я сглатываю.
— Есть немного, — даже не осознаю, как опускаю взгляд к земле.
— Даже если ты согласен с ним, не позволяй ему одерживать верх. Ты уже неплохо обучился управлять его силами. Теперь пытайся сохранять контроль. То, что из себя представляет эта хрень… это нечто темное. Очень темное. И… чистое. Оно выходит за рамки Системы.
Он словно окатывает меня холодной водой.
— Какой Системы?!
— Той, которая позволяет набрасывать очки на те или иные параметры. Как еще ты развивался, если не знал о ней?