Стоило мысленно произнести Бог весть как всплывшую во взбаламученном сознании любимую майорскую сентенцию, как нахлынули другие воспоминания, точно кто-то диктовал, вернее, напоминал услышанные от майора и заученные однополчанами нехитрые афоризмы.
Старик оглянулся на Дато. Скорее всего он тоже не видел в овраге засаду хромого. Но неожиданно встал. Стал помогать подняться женщине. Они выпрямлялись со старческой медлительностью, с оханьем и кряхтением, затем повернулись и шатко затрусили к дальнему концу спортплощадки. Неловкими движениями они напоминали заводные игрушки. Старуха следовала за стариком и была вынуждена семенить мелкими шажками. Дато в душе обрадовался такому бессмысленному и опасному для стариков поступку и понимал, почему обрадовался, хотя признаться себе в этом не хотел: он подумал, что засевший в овраге хромой выстрелит в стариков и этим обнаружит себя. Он так остро осознал свою низость, что стыд заставил его необдуманно подняться. Он совсем не хотел подниматься, он противился этому, это съежился от стыда и поднялся кто-то другой, но не Дато.
Когда он встал, из раскрытого жилетного кармана выскользнул автоматный рожок и упал на землю. Тут же вспомнилось, как выпал рожок у Мамантия, когда тот бежал по дну оврага. Воспринял это как плохую примету и заставил себя выкинуть из головы неприятный эпизод.
Теперь сердце колотилось у него не только в груди, но и в ушах, висках и в растянутой связке ноги. Как будто он соревновался с самим собой, с самим собой и собственным сердцем, которое, казалось, вот-вот разорвется.
Он медленно двинулся с места. В сторону стариков даже не посмотрел. Они его уже не интересовали. Они выполнили свою миссию: благодаря им и толстяку он установил, что в овраге укрывался в засаде хромой боевик, и Дато даже имел представление, хотя и приблизительное, о его местонахождении.
Он только боялся обессилеть от чрезмерного напряжения. Скоро, буквально через пять шагов, должно было показаться каменистое ложе оврага. Он невольно бросил взгляд в сторону толстяка. Тот лежал навзничь, уставя вверх довольно солидное брюшко: черная майка обтягивала толстое потное брюхо. Странное чувство овладело им, будто толстяк в камуфляже не был мертв — просто лежит без движения человек, как во время киносъемок лежат без движения до окончания дубля статисты, изображающие погибших в бою солдат. Как будто толстяк только и дожидался окончания этого омерзительного, нескончаемого дубля или сна, чтобы встать и рассказать Дато, как был убит и что испытал во время смерти. Внезапно Дато понял, что больше не воспринимает хромого, засевшего в овраге, охотником, а себя жертвой. Душевное состояние хромого еще больше, чем его, должно было соответствовать положению единственного выжившего в бою, или отставшего от отряда, или же брошенного в одиночестве во вражеском окружении и хоронящегося в укрытии. В засаде сейчас был он, Дато. Это Дато был охотником, а хромой — жертвой! Испытание страхом не раздавило его, а помогло преодолеть себя.
«Я знаю, что он один, но он-то не знает, что и я остался в одиночестве, и поэтому наверняка чувствует себя попавшим в западню!» — подумал он.
Прежде чем преодолеть оставшийся отрезок, в конце которого, по расчетам Дато, должна была открыться расщелина оврага, он свернул и пошел наискосок, оставил за спиной хлев и вдруг почувствовал, что очень устал. Вместе с усталостью вновь пробудился страх. Он боялся признаться себе в этом. Но к этому чувству, что поразительно, примешивалась огромная радость: только сейчас, когда страх заставил трепетать буквально каждую клеточку его тела, он понял, что жив, что жива его плоть. Она была полна жизни и не желала смерти. Внезапно он вспомнил про Акакия и удивился, почему до сих пор ни разу о нем не подумал.
Сейчас он очень боялся умереть, боялся превратиться в труп и потерять это упоительное ощущение собственной живой плоти. Он уже не стыдился страха. Он залег и, где ползком, где перекатываясь, добрался до забора соседнего с Акакиевским участка. Как и что произойдет в следующую минуту, он видел очень реально, во всех подробностях: заранее был уверен, что легко пролезет под металлической сеткой, отчетливо понимал, что его страх был частью того безумного действа, в котором все исполнители уже погибли, кроме него и хромого.
Под сеткой он прополз беспрепятственно и, низко пригнувшись, добежал до кустов орешника, свернул вправо и добрался до помидорных грядок, где они с Кобой оставили Акакия. Он вспомнил, что Акакий какое-то время следовал за ними, когда они спешили к машине, чтобы перехватить боевика в черной куртке. Возле дренажной канавы Дато передохнул и продолжил путь во весь рост.