Всем присутствующим был хорошо известен нрав рабов, поэтому никто из них не возразил Валерию Азиатику.
— Что же касается меня, — произнес Фавст Оппий вслед за Виницием, — то я должен был проверить, любят ли служки императорскою дворца сестерции. Для этого я нарядил двух своих рабов в тоги. Словно любопытствующие провинциалы, они направились к императорскому дворцу и, улучив момент, принялись предлагать выходящим из дворца императорским рабам сестерции с тем, чтобы не только провели их во дворец — поддельным римлянам якобы не терпелось полюбоваться на него изнутри. Из пяти императорских рабов согласился только один — он велел подойти им к вечеру, однако его самого мои люди через час видели в канцелярии Каллиста. Не иначе, как он докладывал обо всем греку. Так что вывод мой таков: мы опоздали подкупать дворцовых служек, все они давным-давно куплены Каллистом и, надо думать, не только за сестерции, но и за собственные жизни. Так что, видно, нам придется обойтись без дворцовых служек — без их алчных, потных рук, нечесаных голов и трусливых душ, — подвел итог Валерий Азиатик. — Ну а ты, Корнелий, что скажешь нам о своих преторианцах?
А Корнелий Сабин, слушавший своих сотоварищей, опустив голову, со спокойной твердостью ответил:
— Из всего того, что вы тут наговорили до меня, я понял одно: преторианцы — единственная наша надежда. Раз мы не можем положиться на сенаторов (кроме, разумеется, тех, кто присутствует здесь), раз мы не можем довериться городским когортам, не говоря уж о рабах Калигулы, то, следовательно, остается единственный источник, способный придать нам дополнительные силы, — это они, мои воины. После Бетилена Басса вряд ли вас, сенаторы Рима, допустят к Калигуле без обыска и сопровождения — тем более нам нужны преторианцы… Разумеется, не все преторианцы спят и видят гибель Калигулы — большинству, увы, во сне мерещится блеск его золота. Однако найдутся и такие, кто пришел со мной в преторий из легиона, кто воевал и видел смерть, кто знает, что не жизнь нужна для сестерциев, а сестерции нужны для жизни, жизнь же нужна для смерти — она слишком дорога, чтобы разменивать ее на сестерции‚ или подлость, или трусость. Конечно, таких воинов, преданных мне, немного — я говорю о трех центурионах и двух-трех десятках ветеранов своей когорты. Вот на них-то я могу положиться, довериться же остальным — все равно, что доверить слону высиживать куриные яйца… Впрочем, если на остальных нельзя положиться, то им можно положить… сотню-другую сестерциев в их сумки. Это, по крайней мере, на время притупит их любовь к императорским сестерциям — а большего, пожалуй, нам и не потребуется… Да, я не сказал вам самого главного — мне кажется, что скоро с нами будет Кассий Херея! Старому ворчуну, сдается мне, больше не захочется выкрикивать приветствия императору — Калигула, судя по слухам, обил Херее все губы о свою задницу…
Ну а если Кассий Херея будет с нами (а с ним — несколько центурионов и солдат, которые пойдут за ним), то тогда нам стоит дождаться дня, когда обе когорты — его и моя — станут одновременно нести службу во дворце. В этот день мы сумеем одолеть Калигулу. И нам не придется долго ждать: такой день приближается. Я говорю о Палатинских играх. Обычно в это время на Палатине несут службу по две когорты одновременно — я могу постараться, чтобы меня поставили вместе с Хереей, если вы, конечно, не будете возражать.
Гости Корнелия Сабина некоторое время молчали, обдумывая его слова.
— Короче говоря, ты предлагаешь нам убить Калигулу на Палатинских играх, — проговорил наконец Валерий Азиатик. — Я говорю «нам» — не хочешь же ты, чтобы мы — я, Аррунций, Виниций, Оппий — остались безучастными, этакими зрителями на представлении, плата за которое — наша честь!.. Ну нет, это не годится; Мы обязаны поддержать тебя, и мы поддержим тебя во что бы то ни стало! Так что я вообще-то не против твоего предложения с этой вот поправкой. Как я представляю себе, на Палатинских играх нам желательно будет улучить такой момент, когда бы мы все (и твои преторианцы в том числе) оказались рядом, и в это самое время поблизости проходил Калигула… Я думаю, такое будет возможно в театре: зрителей не обыскивают — нам удастся пронести с собой кинжалы, ну а твои люди всегда при оружии.
— Я согласен, — кивнул Корнелий Сабин.
— Быть может, кто-нибудь думает иначе? — спросил Валерий Азиатик.
— Нет, нет! — ответили в один голос Павел Аррунций и Фавст Оппий. — Давно пора расправиться с Калигулой‚ сколько же можно откладывать?
— Я тоже согласен, — сказал Марк Виниций. — Меня беспокоит одно: что будет с Римом после того, как мы убьем Калигулу?