Мариамна отстранилась от нее с жестом ужаса. Она вполне верила в ее могущество, но ее религия запрещала ей входить в общение с теми, кто занимался искусством магии.
Старуха заметила ее отвращение.
– Дитя мое, – продолжала она ласковым голосом, – не бойся тайного могущества старухи. Мое знание не приносит вреда. Я приобрела его через изучение древних халдейских книг, которыми обладал некогда ваш мудрый царь Соломон. Это не более как белая магия, а этой магией не отказался бы воспользоваться и твой дед. Не бойся же, говорю тебе. Я, изучившая эти таинственные буквы, так что теперь уже не вижу ясно, я читаю на твоем нежном и бледном лице столь же хорошо, как на медных таблицах форума, и вижу на нем печаль, заботу и беспокойство по поводу того, кого ты любишь.
Мариамна задрожала. Это была совершенная правда, но каким образом старуха угадала это? Девушка робко спросила взором свою спутницу, а эта последняя, довольная тем, что ей удалось напасть на хорошую дорогу, отвечала на этот взгляд.
– Да, – сказала она, – ты думаешь, что он в опасности или страдает, ты удивлена, что не часто видишь его. По временам ты даже боишься, как бы он не оказался тебе неверным. Чего бы не дала ты, бедный ребенок, лишь бы только видеть в эту минуту его золотистые кудри и белый лоб? Я могу тебе показать его, если ты хочешь. Старуха благодарна даже за глоток нечистой тибрской воды.
Кровь прилила к лицу Мариамны, но в то же время ее глаза заблестели, и лицо оживилось тем нежным выражением, какое появляется у всякого человека, когда сердце трепещет при упоминании о его сокровище, как серебряная струна, задетая крылом ангела. Не трудно было для этой опытной старухи предположить, что черноглазая девушка была влюблена в какого-нибудь белокурого красавца.
– Что ты хочешь сказать? – поспешно спросила девушка. – Как ты можешь показать его? Что тебе известно о нем?.. В безопасности ли он?.. Счастлив ли?..
Старуха засмеялась. Перед ней была птичка, которая сама с закрытыми глазами готова была залететь в ее сеть. Оставалось только поймать девушку на ее любви, и не трудно было овладеть ею.
– Он в опасности, – отвечала она, – но ты могла бы спасти его, если бы только знала, как это сделать. Он мог бы так же быть счастлив, если бы захотел… но с другой!
Отдавая справедливость Мариамне, нужно сказать, что она уже ничего не слышала, кроме первой фразы.
– В опасности!.. – повторяла она. – И я могла бы спасти его! О, скажи мне, где он… и что я могу для него сделать!
Старуха вытащила из-за пазухи маленькое зеркало.
– Я не могу тебе сказать этого, – отвечала она, – но я могу показать тебе его в этом зеркале. Только не в этом месте, где тень прохожего может разрушить чары. Зайдем в это пустое местечко, к сломанной колонне, и ты без помехи увидишь там любимое лицо.
Местечко отстояло недалеко, но окружавшие его развалины делали его пустынным и уединенным. Впрочем, если бы оно лежало вдвое дальше, Мариамна не колеблясь пошла бы туда вслед за недавней знакомой, до такой степени ей хотелось поскорее узнать новости об Эске. Приближаясь к разбитой колонне, которая была так дорога для нее по связанным с ней воспоминаниям, она не могла удержаться от слабого вздоха, конечно замеченного ее спутницей.
– Здесь ты обыкновенно встречала его, – продолжала старуха, – здесь ты и опять увидишь его лицо.
Это предположение было сделано наудачу, так как нужно было не много проницательности, чтобы догадаться, что с этим местечком, столь удобным для любовных встреч, у Мариамны были связаны какие-либо нежные воспоминания. Однако явного знания ее сокровенных действий, каким обладала ее спутница, достаточно было, чтобы убедить еврейку, что старухе открыто было сверхестественное видение, и, хотя она была встревожена, любопытство ее вследствие этого было еще более затронуто.
– Возьми это зеркало в руку, – прошептала старуха, бросая кругом внимательный взгляд, когда они пришли к разбитой колонне, – и закрой глаза, покуда я буду трижды говорить слова заклинания, благодаря которым он явится, и затем смело смотри в зеркало, пока я буду считать до ста.
Мариамна покорно повиновалась всем ее внушениям. Стоя на этом пустыре, с зеркалом в руках, она закрыла глаза и внимательно слушала, как старуха торжественным голосом, протяжно и монотонно, произносила нараспев какие-то непонятные стихи, между тем как из-за тени, бросаемой сломанной колонной, поднималось поджарое туловище Дамазиппа, и в ту же минуту полдюжины хорошо вооруженных рабов поспешно выскочили из различных засад, где они сидели скорчившись за развалинами.