Машинально, как сомнамбула, она открыла колодку, повешенную ему на шею, и сделала ему знак (она, по-видимому, неспособна была говорить) подняться и следовать за ней. Он повиновался, едва сознавая сам, что делает, удивленный появлением своей освободительницы и почти испуганный ее взорами и странными, повелительными жестами. Они прошли по коридорам дома, никого не встречая, и через тайный вход вышли на улицу, пустынную и погруженную в молчание. Тогда в Валерии наступила реакция: она не могла дольше крепиться. Дрожа, она оперлась на руку Эски, без поддержки которого упала бы, и горько зарыдала на его груди.
Глава V
Surgit amari
Мало счастливых минут изведала в своей шумной жизни эта гордая и неукротимая женщина. И теперь, хотя угрызения совести терзали ее сердце, присутствие бретонца вызывало в ней такую безумную радость, мысль, что она спасла его, хотя бы ценой ужасного преступления, повергала ее в такой восторг, что удовольствие брало верх над страданием и подавляло его. Для нее было совершенно новым ощущением опираться на его сильные руки и видеть своим господином того, в ком другие видели не более как варвара и раба. Она находила тайную радость в той мысли, что она угадала его благородный характер, отдала ему свою любовь, хотя он не просил ее, что только подобный дар мог спасти его от смерти и что она не отступила ни перед чем, чтобы искупить его. Теперь, первый раз в жизни, Валерия воспользовалась своим женским правом слиться своим существом с существом другого, и на мгновение эта упоительная уверенность совершенно изменила характер и привычки молодой патрицианки. Миррине, скромно идущей в нескольких шагах позади, с трудом верилось, что эта согнувшаяся фигура, двигающаяся неуверенным шагом и делающая робкие жесты, принадлежала ее властной и своевольной госпоже.
Расторопная служанка, которой никогда не случалось быть растроганной или удивленной, выскочила из дома трибуна, как только ее привычное ухо услышало легкие шаги Валерии, направляющейся к двери, и, хотя она не ожидала, что ее госпожа возвратится к ней рядом с пленником, совершенно позабыв и о существовании своей доверенной служанки, и о всем остальном в мире, однако она с огромным удовольствием заметила, что эта сосредоточенность была результатом ее внимания к своему спутнику. С той минуты, как интрига приходила к концу, Миррина слишком мало беспокоилась и о тех, кто замышлял ее, и о тех, кто был ее жертвой.
Они не отошли еще далеко, как Эска остановился и наклонил голову, как человек, оторванный от сновидения.
– Я обязан тебе жизнью, – сказал он тем тихим голосом с иностранным акцентом, который казался для нее такой сладкой музыкой. – Чем я могу когда-либо воздать тебе за это, благородная матрона? Я не могу дать ничего, кроме силы моей руки, и какую услугу может оказать подобный мне человек такой женщине, как ты?
Она густо покраснела и опустила глаза.
– Мы пока еще не в безопасности, – отвечала она, – поговорим обо всем этом, как придем в мой дом.
Он смотрел перед собой на величественную улицу, с ее великолепными портиками, высокими чертогами, рядами стройных колонн, терявшихся вдали, в очаровательной перспективе, и сливавшихся с багряным заревом заката, и, быть может, думал о стране свободы, о голубых холмах, о лучах весело сияющего солнца, отражающихся на водной поверхности и трепещущих в рощах его далекой родины. По крайней мере, он удовольствовался только тем, что повторил со вздохом последние слова Валерии и прибавил:
– А для меня нет дома: я пришелец, пария, презренное существо.
Казалось, Валерия сдержала крик, просившийся у нее с уст, и отвела свои глаза от лица Эски, прошептав:
– Я решила спасти тебя. Разве ты не знаешь, что я не откажу тебе ни в чем, чего бы ты ни попросил у меня.
Он поднес руку Валерии к своим губам, но это был скорее жест уважения низшего к высшей, чем порыв любовника. Она инстинктивно почувствовала, что это была дань признательности и преданности, а не страстная ласка, и во второй раз смутно подумала, что лучше было бы ей не выполнить дела этого дня. Затем она начала быстро говорить о тех опасностях, к каким привело бы преследование, и о необходимости для него немедленно скрыться у нее и таиться там. Она порывисто переходила с одной темы на другую и, казалось, сама только наполовину понимала, что говорила.