Гладиаторы
Гладиаторы
Песок. Жаркий песок арены, пропитанный кровью, жизнью и смертью, живущих и ушедших. Палящее солнце, как миллиарды софитов, слитые вместе. Зрители на трибунах, замершие в предвкушении зрелища. Бой барабонов, отбивающих ритм миллионов сердец, ожидающих битвы, ускоряющий такт, сливающий биенье сердец в одно. Это слияние ритма накаляется, натягивается, напряжение жаждет разрядки... и в этот момент, раздается призывный стон тысячи труб, как клич слонов, бегущих в бой. Толпа ликует, взметнувшись с мест.Вдруг все стихает. Звенит тишина отголоском. В густой тишине, стовно гром, заставляющий вздрогнуть, раздался грохот затвора. Распахнулись тяжелые двери. Из черной глубины этих врат в ослепительный свет торжественно входит воин, ослепляя сияниьм допехов милионы глаз. Трибуны взрываются ревом аплодисментов, заставляя вскипеть кровь воина от мощи этой энергии. Рука, сжимающая рукоятку меча, взмывается ввысь, в ответном преветствии. Глаза не видят ничего, кроме яркого света, но каждая клетка его организма вибрирует в такт ликованью толпы. Это его звездный час, он триумфатор, он победитель. Золотые доспехи сменили тренировочное рубище. Стальной мечь в руке вместо палки. Обожание толпы вместо презрения тренировочных соперников. Теперь он воин, он гладиатор, он жаждет битвы. Он молод, силен и прекрасен как бог. Золото и серебро доспехов конрастирует с бронзой рельефных умасленных мышц. Капельки проступившего пота вспыхивают как бриллианты в лучах полуденного солнца, создавая сияние. Томный стон молодых дев проносится по трибунам, мечтающих соединить с ним сердца навеки. И жаркое дыхание уже не молодых дам вторит тому, желая хоть раз прикоснуться к нему. Глаза юнцов сверкают восхищеньем, и желаньем подражать ему. Скрежет зубов, дряхлеющих старцев, съедаемых завистью к его силе молодости. Насладивщись триумфом всласть, он требует битвы, потрясая мечем. Трубы вторят ему, призывая на бой.И вновь все стихает, усмиряя сердца. Глаза любопытсва устремились на дверь, вмиг забыв о былом ликованьи. Врата отворились, в них стоял он, не спеша выходить. Глаза его были закрыты, он твердо стоял, расставив крекие ноги, зжимая ножны твердой рукой. Он был как скала, недвижимая с места. Толпа замерла в ожиданьи, не смея даже дышать. И вот он сделал шаг, как делал много раз. Он знает все, что было и что будет. Все, кто ушел, стояли перед ним, друзья враги в одном лице. Его доспехи не сияли, потертые в боях. Все тело в шрамах, уродующих вид. Они свидетели немые его побед и вечной боли. Он оглядел толпу, молчащую от изумленья. Не жаждя славы, зная что слава мимолетна, шагнул вперед, как делал миллионы раз, чтоб снова одержать победу, победу над собой.Соперник рвался в бой, бренча металлом, а он стоял, готовый отразить удар. Он не испытывал ненависти к юнцу, не жаждал его крови, он любил его, видя в нем себя. Начался бой. Противник был ловок и напорист, а он все защищался, подставляя то щит, то меч. Движения его были неспешны, размерины и четки, он экономив силы, не предпринимал атак. Он знал, что нанесенный удар сопернику, болью отзовется в каждом его шраме. Юнец болей не знал и яростно махал оружьем, царапая то тут, то там противника арены. И вот юнец в порыве стравсти, наносит колющий удар, шаг в сторону, и увлекаемый движеньем, летит он прямо на песок, вздымая вихри пыли. Толпа взметнулась, издавая стон. Лезвие меча вдруг оцараполо юнца, пуская кровь, как дань арене. Толпа взмолилась о пощаде. Он не спешил свершить конец, оглядывая всех. Убийство не входило в его планы, лишь дать урок безмозглому юнцу, оставив шрам как награжденье. Поднял он меч, и в в восхищенье толпа ревела, преветствуя ЕГО. Для юных дев он стал отцом, надежною защитой, стареющие дамы обрели надежду, увидев ровню, достойную себе, юнцы - пример для подражанья, а старцы новое дыханье.
Рождение поэмы
Эпиграмма. Права была Ахматова, сказав: "Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда"... Настало время вынести и мне сор из избы... Пол жизни прожив, на шестом десятке Вдруг угораздило влюбиться бабке Влюбилася в юнца, аж на семьнадцать лет моложе, подлеца Как говорится: на каждую старуху, находится своя проруха Всю жизнь мечтала побывать в Италии, а вляпалась в Виталия Меня пленили храмы Рима, колонны, статуи богов... Но вовремя я спохватилась, взглянула в зеркало и изумилась Как скоро молодость сменилась морщин глубоких ров. Морщины были словно шрамы-следы уродливые драмы, Полученные в перепетиях жизненных боев... Я словно гладиатор сражалася за жизнь. И так пока я размышляла, рассказ я быстро написала о старых временах О гладиаторах и их боях, Рассказ был короток как зарисовка, лишь настроенье захватив, Вдруг предложенья встали в строки, рифмуяся с претензией на стих. Как странно, стихов я сдетства не любила и в школе их с трудом учила. Не думала я быть поэтом, с чего вдруг рифма заплелась Быть может Сашенька поцеловав в макушку, Мне шепчет в уши строки, надо мной смеясь? Но впрочем, оставив всякие сомненья, я вдохновнью отдалась. С любовью я простилась быстро, чтоб не пускать даже на выстрел, Но расставаясь на прощанье ему дала я обещанье, Что не забуду я о нем, упомяну в рассказе сем. Итак, не став героем моего романа, прообразом поэмной драмы станешь. Вторую роль тебе я отдала, прости, на главную увы не тянешь. Два гладиатора. Поэма-драма Песок. Жаркий песок арены, пропитанный кровью, жизнью и смертью. Солнце, палящее как миллиарды софитов. Трибуны, в предвкушении зрелищь. Бой барабонов, ускоряющий такт, сливает биенье сердец воедино. Натяжение нервов как струн, Готовых порваться, в жажде разрядки... Гул тысячи труб, Как стадо слонов, зовущищ на битву. Толпы ликованье, в ожиданьи кровавого действа. Вдруг все стихает. Звенит тишина отголоском. В густой тишине, стовно гром, заставляющий вздрогнуть, Скрежет дверного затвора. Отворились тяжелые двери. Из глубины этих врат в ослепительный свет Воин выходит, жаждя побед. Ослепляя сияньем допехов своих, тысячи глаз устремленных на них. Взрывает трибуны ликования рев, Заставляя вскипеть воина кровь. Рука, крепче сжимает рукоятку меча, взмывается ввысь, превет им глася. Солнечный свет застелает глаза, Триумфа час ему суля. Сменил он рубище на латы, а деревянный мечь на сталь Теперь он воин, гладиатор, он жаждет битвою блестать! Он молод и прекрасен телом, Одетый в золото и серебро доспехов, Сложен из бронзовых рельефов. И капли проступаещего пота Сверкают искрами, сияньем окружив. Стон юных дев проносится по кругу, Мечтающих соединить с ним сердца стук. И жаркое дыханье зрелых дам вторит тому, Желая хоть раз прикоснуться к нему. Глаза юнцов сверкают восхищеньем, В стремленьи подражать ему. И скрежет зубов дряхлеющих старцев, Съедаемых завистью к силе его. Наслаждаясь триумфом, он требует битвы, потрясая мечем. Трубы вторят ему, призывая на бой. И вновь все стихает, усмиряя сердца. Глаза любопытсва глядят на врата, Вмиг забыв о былом ликованьи. В тени чернеющего зева, Сжимая ножны крепкою рукой, Стоял боец, расставив ноги, Закрыв глаза, он не спешил на бой. Был как скала, недвижимая с места, Не торопился выходить. Толпа застыла в ожиданьи, Дышать не смея не на миг. И вот он сделал шаг, как делал много раз. Он знает все, что было и что будет. Все, кто ушел, стояли перед ним, друзья-враги в одном лице, разбудя Воспоминанья прежних битв. Его доспехи не сияли, потертые в боях. Все тело в шрамах, уродующих вид. Они свидетели немые его побед и пораженья. Он оглядел толпу, молчащую от изумленья. Не жаждя славы, зная - слава только миг, шагнул вперед, чтоб снова одержать победу, В последний раз- победу над собой. Соперник рвался в бой, бренча металлом, а он стоял, готовый отразить удар, не жаждал его крови, видя в нем себя. Начался бой. Противник напорист был и ловок, а Он все защищался, подставляя щит. Движения его были неспешны, размеренны и четки. Он экономив силы, не предпринимал атак. Он понимал, что в каждой нанесенной ране, боль эхом отзовется в каждом его шраме. Юнец болей не знал и яростно размахивал руками, Царапая то тут, то там оружия краями. И вот юнец в порыве стравсти, наносит колющий удар. Шаг в сторону... И увлекаемый движеньем, промчавшись мимо цели, Летит он прямо на песок, вздымая вихри пыли. Толпа взметнулась, издавая стон. И лезвие меча вдруг оцарапало юнца у самой шее Пуская кровь, как дань арене. Толпа взмолилась о пощаде. Он не спешил свершить конец, оглядывая всех. Убийство не входило в его планы, лишь дать урок безмозглому юнцу, оставив шрам как награжденье. Поднял он меч, и в в восхищенье толпа ревела, преветствуя ЕГО. Для юных дев он стал отцом, надежною защитой, стареющие дамы обрели надежду, увидев ровню, достойную себе, юнцы - пример для подражанья, а старцы новое дыханье. Подал Он руку, поверженному в битве, но тот участие отверг, поднявшись сам, побрел пристыженно в тоннель, чернеющего зева, как в пасть чудовища, походкой обреченного на смерть. Он проводил его лишь взглядом сожаленья, описывая круг почета, привычно принимая восхищенье. Пришел Его черед уйти с арены, на пике славы двинутся в разинутую пасть забвения и тмы, ведь так устроен мир, ты помним и любим лишь на арене, но память коротка и слава словно миг. Проходит жизнь в бессмысленных боях, в угоду публике бездумн