Следующие несколько дней прошли в хлопотах и подготовке к дальной дороге. Хлопотали и нервничали только родители Юзефа, а сам парень ходил по дому в прострации. Он молча смотрел, как мать укладывает в котомку вещи, что всегда нравились ей, а он их терпеть не мог. Не говоря ни слова сносил наставительные разговоры отца, вспоминающего как он в таком же возрасте сворачивал горы, работал на десятке работ и водил на танцы всех встреченных девушек. Без единого вздоха глядел на упивающуюся сверхопекой мать. И лишь изредка он выглядывал в окно и видел там кота со слегка подпаленной на боку шерстью. Тогда Юзеф улыбался уголками губ и возвращался в домашнюю суету, - безмолвно взирать как его жизнь в очередной раз переделывается и перекраивается, словно новый костюм двумя портными, которые всегда хотели такой. Они облизываются, примеряют к себе, дошивают, ушивают и перешивают, и на них он смотрится местами просто великолепно. Но они повздыхают и отдадут, а оставшуюся жизнь в нем будет ходить клиент, сейчас безучастно взирающий на происходящее.
Лишь несколько раз смог он перебороть себя и вечно висящее тучей над головой убеждение, что мнение соседей важнее тебя, но сейчас Юзефом овладела апатия.
Время шло, а повозка, собирающая студентов, так и не появлялась. Родители проявляли все больше беспокойства, надежно замаскированного за слоем деланного дружелюбия и потрескавшейся позолоты фальшивых улыбок, а Юзеф отвлекался от мрачных мыслей, ковыряясь в поломанном генераторе.
Ночью третьего дня он проснулся и рывком сел на кровати. Задымленные недавними снами глаза бесцельно блуждали по облупившейся стене. Механические пальцы судорожно сжимали и разжимали одеяло, а покороженная сталь жалобно скрипела - словно медленно поднимающийся плохо смазанный нож гильотины.
Через несколько минут Юзеф встряхнулся и глянуть в окно, на клубившуюся прямо за стеклом тьму. На то как она медленно вспухает и вздрагивает, как труп, в котором что-то копошится. Темнота натягивается, едва не лопаясь, дрожит и шевелится, корчась от прячущихся паразитов.
Парень откидывает с ног одеяло и, закусив губу, всматривается в ночь. У высокого забора, у самой границы родительского участка, тьма вспучилась клубами, и сквозь них изредка виднелись искорки - бледно-желтые, отдающие политыми гноем стенами городского лепрозория. Юзеф вгляделся в клубы до рези в глазах и протянул руку к лежащему у изголовья кровати ножу.
У едва виднеющихся в ночи деревьев тень взрезали два ярких световых луча, и на дорогу выкатил, покачиваясь, дилижанс. Кинжальный свет его фонарей буквально распотрошил мягкое и рыхлое пузо тьмы, и оттуда, как внутренности, вывалилась повозка, мягко подрагивая на рессорах. И как только она остановилась у родительской калитки, мир вздрогнул и ожил. До Юзефа донесся запоздавший лай соседских собак, отдаленные вскрики ночных птиц и шелест листьев, хотя мгновение назад он готов был поклясться, что деревья стояли неподвижно.
И вслед за всякими ночными тварями проснулись его родители. Отец высунул заспанное лицо за дверь и как только ему на глаза попался дилижанс, сонливость сразу как рукой сняло. Он повернул сияющий лик к Юзефу и сказал:
-Это за тобой, сынок! Собирай вещи, ты отправишься в Академию!
Уже через несколько минут Юзеф с родителями вывалились из дома и спешно затопали к черному дилижансу, маячевшему за высокой калиткой. Взрослые неслись вперед и торопились, улыбались и горделиво раздували ноздри, рассматривая вожделенный омнибус. Они бы и сами залезли в его черную тушу из лакированного дерева и отполированной бронзы, чтобы отправиться вперед, к Академии. Подальше от нежеланного ими настоящего, где нужно целый день работать руками, ковыряться в земле, а в жизни нет никакой романтики и авантюрных приключений. И чтобы соседи наконец увидели, что они не хуже.
Юзеф уныло топал к калитке, сунув руки в карманы и волоча за собой дорожную сумку, отцовскую еще. Парень едва переставлял ноги, словно церковный служка, попавший к алтарю просто потому что оказался самым младшим в семье. А отец важно стоял у подножки кучера, величественно воздев все свои подбородки. Он хотел поглядывать на кого-нибудь свысока, но на жену нельзя, кучер сам возвышался над ним, а сыну хотелось посылать только отеческие и наставительские взгляды. Поэтому отец высокомерно оглядывал окружающие кусты и провожал перескакивающих дорогу жаб взглядом, наполненным чувством собственного превосходства.