Королевские семьи несчастны всегда,а шахтёрские семьи – прекрасны,а матросские семьи – слеза, как вода,а актёрские – огнеопасны.И когда Санта-Клаус ведёт под уздцысвоего золотого оленя,он за флотскую милю обходит дворцы,где копили тоску поколенья.Он стучится с подарками в двери квартир,где нехитрые люди ликуют,и лобастого шкета зовёт «командир»,а девчонку в макушку целует.Он садится на стул, достаёт из мешкаледенцы, марципаны, конфеты,изумрудные серьги, цветные шелка,луки, дротики, шпаги, мушкеты.И пока на два локтя не скрылась земляв непролазной холодной извёстке,подарить успевает модель кораблясиротинушке в синей матроске.Он велит, чтобы смех осыпался как снег —смех над папертью, смех над колонной, —потому что Господь народился для всех,кроме тех, кто увенчан короной.Королевские семьи несчастны всегда.Санта-Клаус летит над домами,и пылает, как магний, его борода,предвещая весеннее пламя.
Давно уже потоплен наш корабль…
Давно уже потоплен наш корабль,но он ещё плывёт.Его обшивку обсидели крабы,но он плывёт.
Для рыб, рачков и прочих голотурийон нынче вольный сквот.Его на части раскололи бури,но как-то он плывёт.
И под бушпритом статуя богинисквозь лунный светкому-то предвещает жуть и гибель.Кому-то, впрочем, нет.
Нет, ты не спишь, не три зеницы водкой,брат-мореход.Да, мы мертвы и речью, и походкой,но он – плывёт.
Эти бедные селенья…
Эти бедные селенья,тут и там уже коттеджи,на холме особняки.Русский люд живёт в надежде:заготовили соленья,точат быстрые коньки.
Провели коммуникации,сверху вешают тарелкии болеют за «Реал».На участках дерева,словно белые акации,в снежной светятся побелке.
«Русь, твоей рябиной ранен,в скромной тоге землемерая насквозь тебя пройду», —восклицает Назарянин.Во дворах стоят «паджеро»и «копейки» на ходу.
Таких забавных малюток…
Таких забавных малютокне видел я даже в кино.«Доброго времени суток», —я говорю им в окно.
У них шоколадные лапки,хвостик у них запятой.У них на панцире крапки,и гребень украшен звездой.
Они полетали и сели.Они не из нашей страны,но есть одно доброе время,когда эти крошки видны.
Между собакой и волком,между работой и сном.Между колодцем-колоколоми языком-колуном.
Доброе время сутокдля всех, кто лелеет мечту.Для нищих и проститутокв лиловом и синем порту.
Доброе время сутокдля тех, кто встаёт чуть свети ест свой яичный сгусток,и в соус макает багет.
Доброе время буден —такое мгновение, бро,когда старый голландский гульденстановится на ребро.
Когда у соседей на полкевзрываются часыи в небо летят осколкиневиданной красы.
И в глазах эти вечные мушкивырастают в парусный флот.И бьют корабельные пушки,и колокол тоже бьёт.
Когда-то мы были детьми…
Когда-то мы были детьми,играли в салки, в буру.Нас печатали разные СМИ.Мы писали для них муру.Теперь живём день за днёмна краю глухого села.– Это кто пришёл, почтальон?– Нет, это зрелость пришла.Она взламывает телаи уносит вверх семена.Перед самым концом теплавертит крылышки-именатех, кто был тороплив и юн,бил в табло, получал сдачи.Кто в газете «Чикаго трибьюн»освещал футбольные матчи.
Книга жизни как роман…
Книга жизни как роман:Тимофей родил Ивана,Исаака – Авраам,но никто – Грауэрмана.Сам родил Грауэрманвсех порядочных знакомых.Остальные роддомапроизводят насекомых.Мой роддом был на Щипке,там меня родили, детку.На хитиновом щиткея ношу его отметку.Это стыдное клеймо —в жизнь войти не тем роддомом.Не сойдёт оно само,не изгладится дипломом.Где волшебный звукоряд,где вольготно, сыто, пьяно,там пануют и царятсыновья Грауэрмана.А на долю остальныхвыпал бизнес коробейныйили в ямах выгребныхтруд нечистый, скарабейный.
Был тот вечер медвяный и сладок, и ал…
Был тот вечер медвяный и сладок, и ал,когда кто-то кого-то убил.А про то, как убил, ничего не сказал:заколол, задушил, утопил?И неясно, убили его ли, её,но злодейство с полей натеклои болтается в воздухе, словно бельёна верёвке у тётушки Кло.И собачья брехня, и малиновый звон —всё звучит, будто траур в дому.И возможно, убитый ещё не рождён,но весь мир уж скорбит по нему.