пока не исполнится зимний сроккаждый путник должен быть одиноккогда их сделается шестьони составят слово смерть
а пока мой милый спокойно спивон только четвертый идёт из степикто таков отсюда не разглядетьон укутан снегом и в снег одетиз головы его валит снегможет он и вовсе не человек
Я немножечко буду работать…
Я немножечко буду работатьи немножечко буду хандрить,вспоминая нехитрую повестьсостоявшейся жизни, едрить.С гулливерами больше не мерясь,не ищу золотого аи.Я открою припрятанный херес,мы с ним ровня, а значит, свои.Он пригоден на разные хáндры,только требует меру и счёт.Производство завода Массандры,с этикеткой на мове ещё.Два стаканчика, больше не надо,а иначе сам буду не рад.Он зловещего амонтильядонезаконный двоюродный брат.Он покрепче бристольского Cream’а,тёмно-бурого в синем стекле.Из не нашего нашего Крымаон открытка про рай на земле.Строгий дух по дыхательным трубамопускается в сад альвеол,и становишься добрым и глупым,будто всё в этой жизни нашёл.То звала ледяная дорога,то мерещился свет маяка,а по правде-то нужно немного:это небо да те облака.Колокольчик литого глагола,и щепотка ночного труда,и немножечко доброго тола,чтоб взорвать этот мир навсегда.
Где Гоген и где Матисс…
Где Гоген и где Матисс,где цвета парижской школы?Белый снег-супрематистзамалёвывает сёла.Красит валиком поля,порошит над рощей голой,и гламурный Николявновь становится Николой.В храмах молится народ,чтобы радость чёрт не выпил,чтобы выпал щедрый год,чтобы чёрный снег не выпал.
Звёзды зимние горят…
Звёзды зимние горятнад тропинкой вдоль оврага.Кто шагает дружно в ряд?Камень, ножницы, бумага.Вязнут валенки в снегу,интервал четыре шага.«Всё, я больше не могу», —камню говорит бумага.Блещут ножниц лезвиязвёздным светом отражённым.От окраины жильятянет мясом пережжённым.Нет, бумага, не хандри,мы несём себя в подарок.Нас должно быть ровно три.Пусть запишут без помарокв дневники, календари:«Ночью, без огня, без флагак нам пешком пришли цари —Камень, Ножницы, Бумага».
Найден мёртвым со свинцом в груди…
Найден мёртвым со свинцом в груди,на глазах агентов леденея,в собственном подвале посредиблагодатных пастбищ Юэсэя.Был завёрнут в выгоревший плед,заколочен в ящик, взвешен брутто,ибо нетто – Цезаря ответ.Цезаря, голубчик, а не Брута.Не успел отметить Рождество,как явились цели и мотивы.Найден ствол – но разве это ствол,если бьют салютные мортиры?Так горит империя в грязи,раздавая нищим головешки.Так проходят в белые ферзичёрные продвинутые пешки.Мы ещё на Пасху поглядим,кто воскреснет, кто оттает просто,кто попляшет, жив и невредим,на страницах таймса или поста.Но бывает слышно наперёдсквозь расконопаченные щели,будто Цезарь Лазаря поёти выходит мёртвый из пещеры.
Я говорил в защиту мира…
Я говорил в защиту мира,я говорил в защиту прав.Мне говорили: «Это мило,поговори в защиту трав».Иные травы так картавы,что нам их говор не понять,а между тем, иные травы,как братьев, хочется обнять.Вообразите разнотравье:цикорий, лапчатку, осот.Когда бы травам равноправье,они достигли бы высот.Они решали бы вопросысо всем сенатом наравнеи запрещали бы покосыи пахоту по целине.Травинкам надобна иная,травозащитная среда.Что ж, подождём апреля, мая,когда отступят холода.Тогда на вербах лопнут почки,каштанов вспыхнут фонарии мальчик девочку в веночкеокликнет весело: «Смотри,как входят в Питти и Уффици,будто под лиственный покров,отряды мяты и душицывзглянуть на старых мастеров».
лыжи у печки стоят…
лыжи у печки стоятценный пакуется грузне озирайся назадэто советский союз
вот и окончился путьбоги спускаются с горэто не дом и не сутьэто какой-то позор
нас провожает с тобойкрасным пятном горбачёвнас ожидает с тобойсказка где мы ни при чём
грузится первый отрядсолнышко много не пейлыжи у печки стоятвид не бывает глупей