— Мне надо поговорить с Алексеем Платоновичем, — сказал проходящей мимо сестре.
— Я спрошу сейчас, — тихо сказала та.
Через несколько минут она вышла с шапочкой и маской в руках.
— Наденьте, пожалуйста.
Она помогла завязать тесемки марлевой маски и открыла дверь. Мильченко вошел в предоперационную.
Алексей, склонившись над тазиком, мыл руки.
— Я тебе не помешаю? — спросил Мильченко.
— Слушаю, — ответил Корепанов.
— Я считаю, что надо бы Зиновия Романовича пригласить. Ум хорошо, а два лучше.
— Нельзя ждать, — сказал Корепанов.
— Я сейчас позвоню, пошлю машину. Каких-нибудь двадцать-двадцать пять минут, не больше.
— Не мешайте мне, Олесь Петрович. Займитесь чем угодно, только не мешайте.
Мильченко резко повернулся и вышел. Нестерпимо захотелось курить. Он спустился вниз, выкурил папиросу и вернулся в ординаторскую. Постоял у телефона, раздумывая: звонить Гордиенко или не надо? И решил — надо. Он сказал о том, что Балашов уже в операционной и что Корепанов собирается оперировать сам, хотя на консилиуме было четко договорено, что в случае ухудшения все соберутся снова.
— Не знаю, право, что и делать, — сказал он в заключение.
— Позвоните на электростанцию и предупредите от моего имени, что если в районе больницы будет выключен свет… В общем, вы знаете, что сказать… Когда кончится операция, позвоните мне.
Наконец пришел Ульян Денисович и сказал, что операция закончена. И хорошо, что не стали ждать утра. И надо полагать, что все обойдется.
Мильченко обрадовался.
— Можно позвонить Гордиенко? — спросил он.
— Можно, — ответил Ульян Денисович.
Гордиенко ждал этого звонка.
— Спасибо, Олесь Петрович, — сказал он. — А я уж собирался опять ехать к вам. Теперь подожду. А вы, пожалуйста, не уходите. Может, понадобится что.
Мильченко расположился поудобней в кресле у столика с телефоном и не заметил, как задремал. Он слышал, как входили и выходили врачи, как Ульян Денисович прощался с Корепановым, как шепотом отдавала распоряжения сестре Вербовая. Потом она тоже ушла, и в комнате стало совсем тихо. Проснулся он от резкого телефонного звонка. В окне брезжил рассвет. От своего стола к телефону подошел Корепанов. Снял трубку.
— Да, доброе утро, Федор Тимофеевич… Он спит… Ему лучше… Я тоже надеюсь… Он здесь, рядом. Передать ему трубку?.. Не за что, до свидания, Федор Тимофеевич.
Потом прилетел профессор. Он познакомился с историей болезни, посетил Балашова, долго беседовал с Корепановым, затем уехал вместе с Мильченко в обком.
Мильченко перед уходом сказал Корепанову:
— В общем тебе повезло, Алексей Платонович. Но запомни: самостоятельность — это хорошо, если в меру. А у тебя — слишком. Это добром не кончается.
4
Аня выписалась из клиники Мюльдера. Янсен приехал за ней на такси. В машине было душно. Шофер опустил крышку лимузина. Сразу стало свежо. Даже чуть прохладно. Аня с наслаждением вдыхала напоенный ароматом цветов утренний воздух.
«Лето, — думала она, с интересом оглядываясь вокруг. — Третье лето на чужбине…»
— Как с моей визой, Матиас? — спросила она.
— На днях все будет оформлено.
Он сидел рядом и молча смотрел на дорогу. Она вспомнила квитанцию, которую перед выпиской из клиники дала ей кастелянша. Спросила:
— Где ты достал столько денег, чтобы заплатить за лечение?
— Я предложил свои услуги известному косметологу. И оперирую у него два раза в неделю. Деньги для меня сейчас — не проблема.
Она взяла его руку в свои ладони. У него красивые руки, руки ваятеля. Да, ваятеля. Он рассказывал ей, что в детстве самым любимым его занятием была лепка. Отец прочил его в скульпторы. Рядом с детской в их доме была оборудована специальная комната — нечто вроде ателье. Он занимался в ней рисованием и лепкой. Он хотел стать скульптором, потом раздумал, пошел на медицинский.
Машина проехала мимо кладбища… Аня знала: на этом кладбище много советских людей — и тех, кто умирал в лагере для перемещенных лиц, и фронтовиков, умерших в госпитале, который располагался там, где сейчас этот лагерь.
«Мертвые остаются на чужбине, — подумала Аня, — а живые должны тянуться домой».
Она посмотрела на Янсена. За все время, что она была в клинике Мюльдера, они избегали разговаривать о будущем, о ее возвращении на родину, о его поездке в Канаду. А что, если за это время что-нибудь изменилось?
— Ты не раздумал ехать в Канаду? — спросила она.