Алексей сказал, что у Лачугина открылась старая рана на бедре, а так здоров.
— Значит, он дома хлеба не ел?
— Посевная шла. Вот он на полевом стане и кормился, чтобы детям и жене больше осталось.
— Да, печальная история, — вздохнул Ульян Денисович.
— Пойдемте к ним, — попросил Корепанов.
Неврологическое отделение располагалось во флигеле, в глубине больничного двора, окруженном со всех сторон высокими деревьями, и походило на санаторий.
Заведующего отделением уже не было. Корепанова и Ульяна Денисовича встретила дежурная сестра. Она пошла вперед, бесшумно ступая войлочными подошвами матерчатых туфель по длинной дорожке коридора.
— Я у них был вчера, — сказал Ульян Денисович. — На консультацию к матери вызывали. Девочки молодцом держатся. А с ней — беда. Сердце сдает. Когда привезли, совсем плохо было — отеки на ногах. А сейчас лучше. Выкарабкается, думаю.
Они вошли в большую, на восемь коек, палату.
— Здравствуйте, — поздоровался Корепанов.
Больные ответили.
— Вот Лачугина, — сказала сестра, положив руку на спинку кровати. — А это — девочки.
Алексей глянул на них. Младшая, лет девяти, спала, подложив руку под щеку. Две других, чуть постарше, с мальчишескими челками, лежали рядышком, в одной постели. Сестра, глядя на них, укоризненно покачала головой.
— Я только на минутку к ней в гости, — сказала, оправдываясь, меньшая.
— Тс-с-с! — погрозила ей пальцем сестра. — Лежите тихо.
— Здравствуйте, — сказал Корепанов, обращаясь уже к Лачугиной.
Она ответила чуть слышно и с удивлением посмотрела на Алексея темными с поволокой глазами. Смуглое лицо ее контрастно выделялось на белой подушке. Руки беспомощно лежали поверх простыни.
Алексей придвинул табурет к постели и сел.
— Мы пришли проведать вас, — сказал он.
— Спасибо, — тихо ответила женщина, и выражение удивления на ее лице стало еще заметнее.
— Мы с Александром Ивановичем — старые друзья, — поспешил объяснить Алексей, — в одном госпитале работали. Моя фамилия Корепанов.
— Знаю. Александр Иванович говорил, — произнесла женщина и заплакала. Она крепко зажмурилась и тряхнула головой. Сестра вытерла ей глаза марлевой салфеткой и сказала чуть слышно:
— Не надо, Лачугина.
— Это пройдет, сейчас пройдет. — Она посмотрела на Корепанова и сказала, улыбнувшись все еще сквозь слезы: — Не обращайте внимания.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Корепанов.
— Поправляюсь. Вот уже руки двигаться начинают.
Она попыталась поднять руку, но не смогла и опять улыбнулась, на этот раз уже виновато.
Алексей не спал всю ночь. Он все думал о том, как помочь Лачугину. С кем поговорить и как поговорить? В первую очередь нужно побеседовать с Вербовым. Но он в отъезде и вернется через несколько дней. Может быть, пойти в обком? Ведь Лачугин — коммунист. Обком обязан вмешаться. С кем бы поговорить там в первую очередь? С Олесем Петровичем? А не лучше ли с Балашовым? Нет, он еще слаб после операции. И потом он обязательно захочет помочь, начнет звонить во все инстанции, волноваться. А это ему сейчас и не нужно…
Утром Корепанов поднялся, разбитый от бессонницы.
Стоя перед зеркалом, он помахал гантелями, принял душ и почувствовал себя бодрым, будто и не было бессонной ночи. Пошел в отделение, сделал обход и поехал в обком.
— Ты это верно делаешь, что о товарище заботишься, — сказал Мильченко. — Но я тебе тут ничем не помогу и даже не знаю, что посоветовать. С Федором Тимофеевичем поговорить бы, но он в Киеве. Разве к Шульгину зайти?.. Пожалуй, стоит: он в юриспруденции силен. Да и как человек он тоже хороший — мягкий, отзывчивый.
О Шульгине говорили, что он покоряет радушием, вниманием и той участливостью, которая, не будучи подчеркнутой, еще более бросается в глаза. Но Алексею почему-то было очень тяжело с ним. Шульгин внимательно слушал, кивал головой, но в то же время вертел по настольному стеклу металлический шарик. Он не сводил глаз с этого шарика. И Алексей, помимо воли, тоже смотрел туда же. Блестящая поверхность этого проклятого шарика мешала сосредоточиться, отвлекала, заставляла напрягаться. Вместо лица перед глазами все время были руки Шульгина.
Алексей вспомнил, как отозвалась о нем Лидия Петровна. Это было месяца два назад в Доме санитарной культуры. Шульгин читал лекцию для медицинских работников. Читал, как всегда, очень живо и понятно. Лидия Петровна спросила:
— Что вас больше всего привлекает в нем?