История Лачугина потрясла Марину.
— Как трагически складываются иногда судьбы, — сказала она. — Ему было очень трудно. Он все время видел их там, в степном пожаре. — Она поежилась так, словно ей вдруг стало холодно. — Я себе представляю это. Рыжий дым затягивает все, до самого горизонта. Огненные языки скачут по полю, словно бешеные кони. Подстегиваемые жарким ветром, они то приседают на задние ноги, то вздыбливаются до самых облаков. Я это видела — черная, обгоревшая земля и на ней — обугленные люди… Он был уверен, что они погибли там, в степном пожаре. А они спаслись. И он встретил их. Это — как воскрешение из мертвых. В таких случаях будущее всегда кажется радужным. Таким оно рисовалось и ему, когда он их нашел. А тут недород, голод, истощенные дети и… зерно… Разве он знал, что оно протравлено? — Она долго сидела молча, задумчиво глядя перед собой. Потом сказала: — Ему надо помочь. Ему обязательно надо помочь.
— Я не отступлюсь, пока не добьюсь, чтоб его освободили, — упрямо сказал Алексей. — Ты понимаешь, Лачугин, дядя Саша — в тюрьме!.. В моей голове это никак не укладывается…
— Понимаю, — сказала Марина.
Прошло несколько дней. Комиссия во главе с Мильченко продолжала свою работу. Алексей старался не обращать внимания, заниматься своим делом. Но это плохо удавалось ему. Он, как всегда, шел с утра в отделение, делал обходы, оперировал, готовился к занятиям в медицинской школе — все, как прежде.
И только одна Марина понимала, чего ему стоит это внешнее спокойствие.
Его попросили прочитать лекцию в Доме санитарной культуры для врачей о Коммунистическом манифесте. Он согласился. Когда пришла Марина, он как раз готовился к этой лекции.
— Я не стану тебе мешать, — сказала она, усаживаясь с книгой в кресло у окна.
Алексей никак не мог сосредоточиться. Он грыз карандаш, подымался и начинал ходить по комнате из угла в угол, опять садился и снова подымался.
— Что тебя тревожит? — спросила Ирина.
— Вот слушай. — Он взял книгу, перелистал несколько страниц и стал читать — «Близок час, так жадно и напрасно ожидаемый в течение бесчисленных веков. Еще немного и человечество… найдет свое потерянное счастье и омоется от низких интересов и страстей, эгоистических и антисоциальных нравов собственнического периода. Оно… доведет до совершенства лучшие и благороднейшие качества человека. Счастливы, трижды счастливы люди, которым суждено это обновление!»
Он захлопнул книгу.
— Сильно, — сказала Марина. — Кто это?
— Лафарг. И это — о нас. Так вот я думаю: нескладно как-то иногда получается, «…доведет до совершенства лучшие, благороднейшие качества человека». Они уже есть — эти качества. Вспомнить хотя бы войну — фронт и тыл. Или вот… — Он взял газету, раскрыл ее. — Ученый заражает себя, рискуя жизнью, страшной болезнью, чтобы испытать новое лекарство. Человек находит портфель с деньгами. Двенадцать тысяч. Относит в милицию. Или вот… Юноша бросается в огонь, спасая ребенка, вытаскивает его из пламени и уходит, чтобы остаться незамеченным. И это, конечно же, тысячная доля того хорошего и благородного, что произошло в стране всего за один день. Самопожертвование во имя науки, честность, самоотверженность и скромность. А рядом — эти самые ракитины, Отнес бы деньги Ракитин? Лачугин отнес бы. Бросится в огонь, чтобы спасти ребенка? Вряд ли. Дядя Саша бросится. Не задумываясь бросится. Непонятно. Мы говорим о чуткости к людям, внимании к ним. Мы об этом твердим ежедневно. И это — не фраза. Это — знамя. Мы знаем, что это — знамя. Откуда же пятна на нем — порой несправедливость и никому не нужная жестокость?
— Может быть, мы просто не научились, как это делать — счастье? — сказала Марина.
— Так вот же, — взял со стола том Ленина Корепанов, — тут все сказано. Надо только по совести делать все, что тут сказано. — Он положил книгу на стол и посмотрел на часы. Пять. До темна еще добрых четыре часа. Можно, пожалуй, и на реку съездить. — Поедем на реку? А? — спросил он.
Марина посмотрела в окно.
— Гроза приближается…
— Грозы в это время у нас всегда короткие.
Марина встала и подошла к окну. Небо с горизонта заволокло тяжелыми облаками. Гроза шла с юго-востока. Огромное белесоватое облако вытянулось в длину. Оно быстро темнело. И под ним тоже все темнело — дома заводского поселка, река и противоположный берег. Вода в реке стала свинцовой.
— Это облако похоже на человеческую бровь, тронутую сединой и взлохмаченную, — сказала Марина.
— Да, похоже, — согласился Алексей.