Выбрать главу

— Не ходи ты за него, — услышала она у самого уха приглушенный голос Никишина. — Не ходи!

Она испуганно посмотрела в его горящие глаза и рассмеялась.

— Я люблю его! Я люблю его! Я люблю его!

Она чувствовала, что может повторять эти слова бесконечно.

— Иди за меня, — сказал Никишин.

— А Ирину куда же? — смеясь спросила Люся.

— По боку. Ну?..

— Что ты сказал?

— Я убью тебя, если ты пойдешь за Яшку.

— Пусти!

Она вырвалась и побежала, пробираясь между танцующими, к Стельмаху.

— Уйдем отсюда!..

Подошел Никишин. Вид у него был виновато-смущенный.

— Чего ты убежала, чудачка? — спросил он.

— Мы уходим, — сверкнула глазами в его сторону Люся, — а ты не провожай. Слышишь, не провожай!

— Да я же пошутил.

— Я сказала, не провожай!.. Идем! — Она схватила Стельмаха за руку и потянула к выходу.

— Что с тобой?

— Он сказал, что если я выйду за тебя, он меня убьет.

— Он пошутил, Люся.

— Может быть, не знаю… Но мне стало страшно…

— Глупышка!.. Никишина не знаешь?

Они вначале шли быстро, потом Люся стала постепенно замедлять шаг. Наконец она остановилась и начала хохотать.

— Ну, что с тобой?

— Во-первых, мне нельзя пить. А во-вторых, я дура. Скажи, что я дура.

— Ты дура, — спокойно сказал Стельмах. — Сказать еще что-нибудь?

— Скажи, что ты меня любишь, что будешь любить всю жизнь.

— Я тебя люблю и буду любить всю жизнь.

— Ты чудный.

— Хорошо. Я чудный. — Он помолчал, потом спросил: — А может, вернуться и набить Никишину морду?

— Держи меня крепче. Ты совсем разучился ходить под руку.

Они еще долго ходили неподалеку от больницы. Людей было мало. Кто-то перешел улицу и скрылся в тени больничного забора. Люсе показалось — Никишин.

— Андрей за нами ходит, — сказала она.

— Болтнул спьяна лишнее, теперь мучается, — сказал Стельмах и крикнул: — Андрей, давай сюда! Она уже на тебя не сердится.

Никто не отозвался.

— Тебе показалось, — сказал Стельмах.

— Да нет, это Никишин. Точно — он.

Они пошли к общежитию.

— Поздно уже, — заметила Люся. — Прощаться пора.

— Ты и вправду выходишь за меня? — спросил Стельмах.

— Вправду.

— И что свадьба послезавтра — тоже вправду?

Вместо ответа она крепко обняла его и поцеловала.

3

Заседание бюро шло в кабинете первого секретаря. Алексей хорошо знал эту большую очень высокую комнату с огромными выходящими на запад венецианскими окнами. Тяжелый письменный стол Гордиенко — прямо против двери, в глубине. Два других — длинных, покрытых зеленым сукном — расположены справа и слева от него.

В приемной сидели люди. Они волновались. Внешне это волнение выражается у каждого по-своему. Один сидит молча, насупившись, другой то и дело выходит покурить, третий шагает все время из угла в угол, вот как этот, полный, с гладко выбритой головой. Алексей уже знал, что это вновь назначенный директор зернотреста, что его кандидатуру должны сегодня утверждать.

Из кабинета вышел Шульгин. Он направился к выходу, но заметил Алексея и остановился, протянул руку.

— Здравствуйте, Алексей Платонович. Волнуетесь?

— Как все, — сказал Корепанов, отвечая на крепкое рукопожатие.

— Ничего, — улыбнулся Шульгин. — Обойдется.

— Бюро обкома все-таки.

— Понимаю, понимаю. А вы не волнуйтесь.

— Постараюсь.

У него и в самом деле стало спокойно на душе. «Вот что значит доброе слово, — подумал он. — Психотерапия нужна, видимо, не только в медицине. И кто знает, где она больше нужна».

А через несколько минут Шульгин, возвращаясь, прошел мимо, даже не глянув на Алексея, и Корепанову опять стало не по себе.

«Это во мне страх говорит, — досадовал он. — И от него никак не избавиться. А ведь страха не должно быть. Уважение? Да! Гордость за то, что тобой руководят умные и решительные люди? Да! Уверенность в том, что, если оступишься, тебя поддержит крепкая дружеская рука? Да! Да!.. А страха не должно быть. Страх — это как смертельный яд. Он леденит душу, парализует движения, сковывает инициативу, преждевременно старит и преждевременно сводит в могилу… Ну, скажем, у меня еще есть основания для тревог. Меня собираются наказать, отстранить от работы, без которой мне будет тяжело. Могут и под суд отдать… Но почему он так встревожен, этот шагающий из угла в угол толстяк? Боится, что не утвердят его кандидатуру? Может быть. Это волнует. Вот Бритван до сих пор не забыл, что его не утвердили.