— Сегодня, — ответил Корепанов.
Они пошли смотреть квартиру. Когда подымались по лестнице, Гервасий Саввич сказал, что квартира в полном порядке, побелена, печи протоплены. Вот стекла протрут — и перебираться можно.
На подоконнике в первой комнате стояла девушка в сером халате с подоткнутым подолом и протирала стекла. Когда Алексей и завхоз вошли, она даже не обернулась на стук двери, продолжала работу. Движения рук ее были быстрые, энергичные. Толстые золотистые косы вздрагивали на спине в такт движениям.
Алексей остановился возле окна, посмотрел на девушку, потом спросил:
— Вы в каком отделении работаете?
— Кожном, — коротко ответила санитарка, но головы не повернула, только стала тереть тряпкой еще ожесточенней.
— Здешняя? — спросил Корепанов.
— Сейчас тут живу.
— До больницы где работали?
— Нигде.
Она соскочила с подоконника и ушла.
— Она из Чернигова, — произнес Гервасий Саввич. — А почему сюда приехала — не говорит. Она вообще ничего о себе не говорит.
Квартира была огромная — четыре комнаты, кухня, два коридора, кладовые… «Да на кой черт мне такая? — думал Корепанов. — Если вот здесь перегородку сделать, а вот эту дверь замуровать, тут поставить плиту — две квартиры выйдет, да еще со всеми удобствами».
Он спросил Гервасия Саввича, сколько времени понадобится для такой переделки. Цыбуля подумал немного, потом сдвинул шапку на лоб и принялся чесать затылок.
— Каменщик у меня есть, — сказал он, — плотник тоже, а вот с электриком… А тут же надо всю проводку переделывать.
Алексей рассказал Цыбуле о Стельмахе и заодно попросил устроить его где-нибудь. Цыбуля обрадовался. Электрик вот как нужен. В служебном корпусе есть небольшая комнатка, полуподвальная, правда, но светлая и сухая. Он опять обошел все комнаты. Что-то прикидывал в уме, теребил мочку уха, потом сказал, что если электрик есть, все работы можно будет закончить за две недели.
— Неделя, — коротко сказал Корепанов.
Гервасий Саввич посмотрел на него с удивлением, хотел было возразить, но вместо этого произнес по-военному, официально:
— Сделаем, товарищ начальник!..
— Вот и хорошо, — ответил Корепанов. — А на завтра, пожалуйста, созовите общее собрание.
Потом, вечером уже, Алексей корил себя за то, что вздумал сразу созывать собрание.
«Зачем собирать людей? — думал он. — Знакомиться с ними? Так это же смешно — знакомиться на собрании. Ставить перед ними какие-то задачи? Так я сам еще очень смутно представляю себе эти задачи. Вот разве сказать несколько слов о себе? Это, пожалуй, разумно. Ведь не они ко мне, а я к ним пришел. Должны они знать, кто к ним пришел? Конечно же, должны».
Общие собрания проводились в просторном кабинете главного врача: больше негде было. Сюда принесли несколько скамеек из поликлиники и десятка два старых, облупленных табуреток.
В ожидании, пока все соберутся, Алексей внимательно присматривался к людям. Все они казались ему почему-то настороженными.
Цыбуля регистрировал, делая пометки в длинном списке. Наконец собрались все, кроме дежурных, и Ульян Денисович открыл собрание. Он сказал, что в больницу назначен новый главный врач, и предоставил слово Алексею.
Алексей рассказал коротко о себе, как наметил, потом сообщил, что больницу решено сделать областной, показательной, самой лучшей. Он рассчитывал, что эта весть взбудоражит людей, как-то встряхнет, но женщины приняли ее равнодушно. Это огорчило и встревожило Корепанова. Он закончил и сел, обескураженный, растерянно посмотрел на Ульяна Денисовича. Тот ободряюще улыбнулся, поднялся и спокойно спросил:
— Вопросы есть?
Худенькая девушка со вздернутым носиком вскинула руку — как школьница, с прямой ладошкой — и спросила, когда в общежитии для сестер и санитарок вставят стекла и проведут электричество.
Отвечал Цыбуля. Он сообщил, что стекла нет и скоро не будет, а если удастся раздобыть провода, свет проведут, потому что электрик в больнице уже есть, и указал на Стельмаха. Стельмах поднялся, постоял немного, смущенно теребя поясной ремень, и сел.
Потом другая спросила, нельзя ли раздобыть все же соломы, чтобы набить матрацы для больных, — совсем слежались матрацы, да и подушки тоже.
— Заявки на солому сделаны уже в третий раз, — сказал Ульян Денисович и беспомощно развел руками: — Обещают.
— Улита едет, когда-то будет, — зло бросила пожилая женщина и спросила, вставая, будут ли давать картофель. — В первой больнице уже по второму разу дают, а у нас все обещают, как солому.