— Я, пожалуй, заберу его к себе, — сказал Корепанов.
— Я ожидала, что вы это скажете, — улыбнулась Марина. — Он будет верно служить вам, этот Магомет.
Алексей вернулся домой около полуночи, счастливый, что так хорошо прошли праздничные дни.
По больнице дежурила Вербовая. Алексей зашел к ней, узнал, что ничего особенного не случилось, только Никишина до сих пор нет. Корепанов позвонил в отделение, спросил, не вернулся ли Никишин. Сестра сказала, что еще не вернулся, и добавила:
— Не волнуйтесь, Алексей Платонович. Это ведь не впервые. Придет.
Алексей попросил завтра же утром подать рапорт о нарушении режима.
— Что-то надо бы делать с ним, с этим Никишиным, — сказала Вербовая. — Днем самогон принес — больных напоил, а сейчас вот опять ушел куда-то.
Никишин вернулся уже под утро. Сестра принялась корить его. Он ей нагрубил. А когда заступились больные, учинил дебош. Кончилось тем, что его связали. Утром, когда Алексей пришел в отделение, у Никишина был виноватый вид. Он даже стал что-то бормотать в свое оправдание, но приказ Корепанова был категорическим: выписать.
За ночь поступило несколько раненых. Трех надо было оперировать.
— Неспокойно в городе, — заметил Корепанов.
— И когда это все кончится? — спросила Ирина.
— Кончится! — убежденно сказала Лидия Петровна. — Это война все намутила.
Ирина посмотрела на нее.
— Войны давно нет, а нам каждую ночь все возят и возят.
— А муть долго держится, — сказала Вербовая. — Потому и неспокойно в городе, что муть.
Да, в городе было неспокойно, особенно по ночам: то внезапный крик разорвет тишину, то выстрел, площадная брань, затем топот бегущих ног, резкий окрик «Стой!» и опять выстрел.
Но это лишь ночью. С рассветом все менялось. На стройках появлялись люди. Начинали звенеть пилы, стучать молотки. Город жил бодрой, напряженной жизнью, и только на базаре змеились слухи.
— Опять ограбили квартиру. Вынесли все до ниточки. А хозяева даже не проснулись.
— И каким это сном спать нужно?
— Так они что же делают, бандиты. Стекло вырезают и на подоконник — скляночку со снотворным. Вот у Михеича, что на Первой Портовой, не только одеяло унесли, крестик нательный у жинки сняли. Из чистого золота крестик.
— И куда только милиция смотрит?
— Что милиция! Может, и милиция с ними заодно.
— Ну да, заодно. Вчера возле почты милиционера застрелили.
Да, в городе было неспокойно. И Гервасий Саввич, уходя к себе, строго-настрого наказывал сторожам, чтобы глядели в оба.
— Если хоть полено украдут, я вам…
Сторожа «глядели в оба», а воры все же забрались на склад.
Гервасий Саввич не мог прийти в себя. Только перед праздником новое белье получил — простыни, одеяла, и вот на тебе — больше половины унесли. Алексей позвонил в милицию. Пришли двое. Они неторопливо осматривали место происшествия, окно, двери, замок.
— Дело ясное, — сказал один. — Воры вошли со стороны сада. Вынули окно вместе с рамой и вынесли тюки.
— Это, между прочим, и мне совершенно ясно, — заметил Стельмах. — Совершенно ясно, хоть я и не Шерлок Холмс.
Милиционер недовольно посмотрел на него и закурил.
Потом привезли собаку. Она повертелась под окном, затем потянула к пищеблоку.
— Ты посмотри, — удивился милиционер. — Такая умная ищейка, а дурит. Почему бы это?
— Между прочим, — опять съязвил Стельмах, — даже таких умных ищеек надо время от времени подкармливать.
Милиционер метнул в его сторону сердитый взгляд, но ничего не сказал. Оскандалившегося пса пришлось увести.
Корепанов был обескуражен. Представитель уголовного розыска составил акт, обещал принять меры и, уходя, заметил:
— В складских помещениях полагается окна решетками заделывать.
Алексей молча подписал акт.
— Это кто-то из своих, — сказал Цыбуля. — Наши собаки на посторонних всегда лай подымают.
— Пострелять бы ваших собак, — сказал Корепанов.
Ночью Алексея разбудил Цыбуля.
— Нашел, Алексей Платонович, — произнес он шепотом. — Не мог уснуть. А что, если оно не унесло тюки, думаю, а где-нибудь тут припрятало? Нелегкое дело унести, рискованно. Вот и раскидываю мозгами, куда бы оно могло спрятать. Вот если бы я, думаю, куда бы я спрятал? И решил, что лучшего места, как на сеновале, не найти. Фронтон на глухой переулок выходит.
Подъехал — и бери. И ночь подходящая — дождь как из ведра льет. И такое со мной творится, что лежать на месте не могу. А что, думаю, если пока я тут лежу и мозгами туды-сюды раскидую, оно, подлое, тюки грузит? Знает, что приходили милиционеры, крутились тут со своим пуделем и ушли ни с чем, — значит, можно брать. Оделся я, пошел на сеновал. Смотрю, лежат наши тюки, соломою притрушенные. Все до единого лежат… Так вот я посторожу там, а вы в милицию позвоните.