Он поставил остаток денег и проиграл.
— Что, чистый? — спросил Костя.
Никишин ощупал свои карманы. Пусто. Только пачка папирос и коробок спичек.
— Ставь штаны, — рассмеялся пьяным смехом Костя. — Хлопцы, во сколько мы его штаны оценим?
Никишин вытянул коробок со спичками, потряс им в воздухе и бросил на пачку денег в центре стола.
— На складе в больнице новое белье получили. Десять тюков. Так вот, ставлю один.
— А что в этих тюках? — поинтересовался Костя.
— А черт его знает! Может простыни, может халаты.
— А может, подштанники?
— Может, и подштанники…
— Кота в мешке ставишь? — спросил Костя и весело окинул взглядом собутыльников. — Принимаем, хлопцы, кота в мешке?
— Принимаем!
— Пять тысяч, — сказал Никишин.
— Идет! — согласился Костя и принялся тасовать карты. — Только тюки-то на складе лежат. Кто же их брать станет?
— Это уже не твоя забота, — сказал Никишин. — Сдавай.
Азартно горели глаза. Хлопали по столу замусоленные карты. «Выиграть! Во что бы то ни стало выиграть», — твердил про себя Никишин.
— Может, хватит? — спросил сидящий напротив Никишина смуглолицый парень. — Три тюка он уже продул. Проиграет все, девок начнет на кон ставить. Там у него в больнице есть одна. Как ее зовут, Костя? — повернулся он к Дембицкому. — Ах да, Люська. Ты мне говорил как-то про нее.
Никишин встал из-за стола, схватил парня за грудь и поставил перед собой.
— Ты девушку не трогай! Не трогай девушку!
— Ну чего ты, чего? — испугался тот.
Никишин оттолкнул его. Парень ударился спиной о буфет, загремела посуда.
— И правда, хватит, — сказал Дембицкий и стал убирать со стола… — Барахло тебе простить, или принесешь? — спросил у Никишина.
— Принесу.
— Сам управишься или помочь?
— Сам.
Он пошел в коридор, зачерпнул большой медной кружкой воду из бочки, вышел на улицу и вылил себе на голову. Успокоился. Вернулся в дом, попросил полотенце.
— Не раздумал еще? — спросил Дембицкий, глядя, как Никишин растирает лицо и шею.
— Сейчас и пойду.
— Если засыплешься, нас не втравливай.
— Ты что? — вызверился Никишин.
— Ладно, ладно, — выставил руки перед собой Костя.
Когда Никишин перетаскивал тюки со склада на сеновал, он думал уже не о проигрыше, а о том, что за пропажу с Корепанова спросят. Хотел отомстить. И сейчас, вспоминая подробности той ночи, он злился на себя. Дурак. Вот и отомстил.
Глава девятая
1
Северный флигель, предназначенный для ушного отделения, был, наконец, закончен. Можно было и к отделочным работам приступать, да вот беда — железа для кровли нету. А крыша старая, вся в дырах. На чердаке стояло множество посудин, чтобы уберечь потолки во время дождя. «Хоть бы сурика и олифы раздобыть, — думал Гервасий Саввич. — Залатали бы дыры тряпками, сверху суриком закрасили — и перезимовали бы, а там посмотрим».
Он сказал об этом Ракитину. На следующий день Юрий Максимович принес ордер на сурик и пятьдесят килограммов олифы.
— Золото, а не человек, — сказал Гервасий Саввич. — Отделение получится — куколка. Жаль только, что провода по стенам болтаться будут. Упрятать бы их в штукатурку, так разве ж достанешь нужные, собака их загрызи?
Ракитин поинтересовался, где можно достать такой провод и сколько нужно, и через два дня сам принес.
— Ого, — сказал Цыбуля. — Такой человек и по каким-то ушным болезням работает. Мне бы экспедитора такого, мы бы с ним горы своротили.
Наконец ушное отделение было закончено полностью.
— Укомплектуем штаты и закатим банкет, — сказал Корепанов. — А на следующий день можно и больных принимать.
Укомплектованием штатов для новых отделений обычно занимался Ульян Денисович и этому вопросу уделял особое внимание. Он считал, что в новое отделение нельзя набирать молодых, неопытных сестер. И санитарки должны быть с опытом. Вот почему Ульян Денисович выбирал из персонала других отделений самых лучших. Не обходилось, конечно, без споров. Заведующие норовили отдать тех, кто построптивей и похуже, но Коваля не провести.