Она не рассердилась. Только тронула его за руку и сказала тихо:
— Не надо.
Никишин круто повернулся и ушел. Она несколько секунд смотрела ему вслед, потом медленно пошла к выходу.
Ирина жила в двух кварталах от больницы — снимала небольшую комнатку у санитарки хирургического отделения тети Фроси. Окно комнаты выходило на тихий утонувший в старых липах переулок.
«И зачем я с ним так? — думала она. — Зачем?..»
Ирина принялась вышивать, потом взялась за книгу, но мысли все возвращались к Никишину. «Зачем я с ним так резко? Не надо было так, совсем не надо было…»
Под окном послышались шаги, потом Люськин голос:
— Пойдем купаться?
Предложение Люси было очень кстати.
Когда они пришли к реке, уже совсем смеркалось. Вода была теплая, ласковая. От небольшого острова напротив тянуло пряным запахом осоки. Вверх по течению прошел пароход, весь в огнях. Громко шлепали по воде плицы колес. Волна от парохода медленно приближалась к берегу, потом с шумом ударилась о него и откатилась, что-то бормоча.
Они выкупались и стали одеваться.
— Давай завтра на пляж пойдем, — предложила Ирина. — Что мы вечно дома торчим по выходным?
Люся ничего не ответила. Ирина вспомнила о многозначном номере на Люсином плече и прикусила губу.
— Вытравить бы тебе этот номер чем-нибудь, — сказала она.
— Советовалась уже. Вытравить нельзя: вырезывать нужно.
— А ты с Алексеем Платоновичем поговори.
— Неудобно как-то.
— Хочешь, я поговорю?
Люся согласилась.
— Только не сейчас, немного позже, когда практику закончим.
Домой шли не торопясь. Люся проводила Ирину до дома и стала прощаться.
— Хорошо тут у вас, — сказала она, — липой пахнет.
— Да, хорошо, — вздохнула Ирина.
Она отперла дверь, вошла в комнату. Сидя у открытого окна, поужинала, потом разделась, легла. Включила привязанную к спинке кровати электрическую лампочку под бумажным колпаком, раскрыла книгу. Но читать не могла. И сна тоже не было.
Она выключила лампу. Долго лежала, глядя в распахнутое окно. Медовый запах липового цвета заполнил комнату. Сквозь оконный проем виднелся большой кусок усеянного звездами неба, и казалось, что дурманящий голову запах льется оттуда, сверху, из густой синевы.
Время от времени слышались торопливые шаги запоздалых прохожих. Они возникали где-то в стороне — то справа, то слева, — все усиливались, потом так же постепенно затихали в противоположной стороне. Издалека, должно быть, с реки, донеслась немного грустная, хорошо знакомая Ирине украинская песня. «Девчата поют, — подумала она. — Тоскуют девчата».
Ей представилась группа девушек на берегу. Они сидят, подперев щеку ладонью, смотрят в темную воду на опрокинутое небо и поют… О чем? Может, о том, о чем она думает?
Ирина и не заметила, как уснула. Проснулась от шороха. Увидела в окне силуэт человека. Вначале испугалась, потом замерла. Рывком присела на кровать.
— Кто это?
Тень вдруг выросла, заполнила весь оконный проем, загородила на секунду небо, потом бесшумно ступила на пол у окна.
— Это я, Иринка.
— Я тебя ждала, все время ждала.
Потом он курил, а она лежала у него на плече, стараясь при свете вспыхивающей папиросы рассмотреть его лицо.
— Как ты из больницы ушел? Как одежду достал?
Никишин ничего не ответил. Она только почувствовала, что губы его дрогнули в улыбке.
— Одежду? — пренебрежительно спросил Никишин. — Что одежда!.. Надо было бы вот ту звезду достать, чтоб к тебе добраться, я бы и ее достал.
Перед рассветом, когда за окном начало чуть голубеть, он поднялся и стал одеваться.
— Надо идти. — Он задержался на секунду, надевая рубаху, и спросил: — А может, остаться? Все равно не сегодня-завтра выписываться… Ну, скажут, сбежал Никишин раньше времени. Большое дело.
Ирина молчала. Если б он сказал, что остается, она бы не возражала. Она бы на все согласилась. Но Никишин лишь на несколько секунд задержался, потом решительным движением натянул рубаху и потянулся за поясом.
Она обняла его, крепко поцеловала.
— Да. Иди. Нехорошо, если хватятся.
Никишин шагнул к окну.
— Не надо через окно, — удержала его за руку Ирина. — Пойдем, я сейчас двери открою.
— А тетя Фрося?
— На дежурстве она.
Никишин рассмеялся. Как же это он позабыл, что тетя Фрося сегодня на дежурстве?
5
Когда Ирина сказала, что надо избавить Люсю от клейма, Алексей вспомнил, что в прошлом году на комсомольском собрании он думал об этом. Потом — забыл. Ему стало неловко перед Ириной. Вот она, сама изуродованная, помнит о Люсином клейме, думает о чужом горе, а он забыл…