- Спасибо за известия, принцесса. Хоть ни одно из них не радостно - только дурак предпочитает счастливое неведение, а я стараюсь не быть дураком. Это самая тяжелая ноша. - Он поджал губы, задумавшись. - Ну, Диниван, - промолвил он наконец, - это придает еще более зловещую окраску моим вчерашним новостям.
- Что за новости, ваше святейшество? - поинтересовался Диниван. - У нас так и не было времени поговорить с момента моего возвращения.
Ликтор отхлебнул горячего напитка.
- Элиас направляет ко мне Прейратса. Завтра его корабль прибывает из Хейхолта. Его миссия - передать важное послание Верховного короля.
- Приезжает Прейратс? - встревожилась Мириамель. - Мой отец знает, что я здесь?
- Нет, нет, не бойтесь, - успокоил ее Ликтор. Он снова потрепал ее по руке. - Он будет вести переговоры с Матерью Церковью. Никто, кроме нас с Диниваном, не знает, что вы здесь.
- Не верьте ему. Он дьявол, - сказала она жестко.
Ранессин серьезно кивнул.
- Ваше предупреждение будет принято во внимание, принцесса Мириамель, но иногда разговор с дьяволом входит в мои обязанности. - Он опустил взгляд на свои руки, как будто надеясь найти в них решение всех проблем. Когда Диниван уводил Мириамель, Ликтор вежливо попрощался с ней, но казался погруженным в грустные размышления.
10 ЗЕРКАЛО
Саймон оказался в тисках неотвязного чувства негодования. Когда они со Слудигом вслед за верховыми троллями спускались под гору, оставив позади груды камней над могилами, он чувствовал, как ярость путает все его мысли, так что он ни на одной из них не может остановиться дольше, чем на мгновение.
Ему трудно было идти, все тело болело, живот бурлил от злости. Он размышлял по дороге. Хейстен мертв. Еще один друг мертв. Он с этим ничего не может поделать. Он не в силах этого изменить. Он не может даже заплакать. Это бесило больше всего: он ничего не в силах сделать. Ничего!
Слудиг, бледный, с кругами под глазами, не собирался нарушать молчания. Двое низоземцев тащились бок о бок по плоским плитам гранита, перебирались через снежные заносы, взбитые в белую пену бараньими копытами.
На их пути вырастали все новые гряды гор. При каждом повороте тропы побеленные снегом склоны вставали перед взором путников, с каждым разом становясь все больше. А Сиккихок, наоборот, казалось, врастает в небо все выше по мере их удаления от вершины. Гора как бы говорила, что покончив со всеми этими смертными, она занялась делами более возвышенными и нашла себе более подходящее общество в облаках и на небе.
Я-то тебя не забуду, пригрозил горе Саймон, оглянувшись на огромный каменный клинок. Он подавил желание крикнуть это вслух. Ему казалось, что если он прищурится, то сможет различить каменные могильные пирамиды. Яне забуду, что мой друг покоится на твоих склонах. Я этого никогда не забуду.
День кончился. Они двигались быстрее там, где гора становилась шире, тропы начали спрямляться, а расстояние между зигзагами увеличивалось. Саймон заметил здесь признаки жизни, которых не было на больших высотах: семейство бело-коричневых кроликов паслось между пятнами снега, синицы и белки переругивались в кронах низкорослых причудливо изогнутых деревьев. Присутствие этих живых существ на бесплодных и бессердечных, казалось, скалах, должно бы радовать, но вместо этого оно лишь усиливало его беспредметный гнев. Какое право на жизнь имеют все эти мелкие неважные создания, когда другие умирают? Он не представлял себе, зачем так суетиться, когда в любой момент ястреб, или змея, или стрела охотника может прервать твою жизнь. Сознание того, как бессмысленна вся суета жизни под тенью смерти, наполнило его странно щекочущим чувством отвращения.
Когда наступил вечер, отряд выбрал для лагеря слегка покатый склон, усеянный валунами и редкими пучками растительности. Тело горы Сиккихок заслоняло их от сильного ветра, несущего снег. Саймон сбросил рюкзак и начал собирать валежник для костра. На минуту он замер, наблюдая, как солнце скользит за горы на западе, одна из которых, он это знал, Урмсхейм, драконья гора. Горизонт был расцвечен красками, не уступавшими по яркости розам Хейхолта.
Аннаи, родственник Джирики, который пал, защищая жизнь своих товарищей, похоронен там, на Урмсхейме; солдат Гримрик, крепкий тихий человек, покоится рядом с ним. Саймон вспомнил, как Гримрик насвистывал, отправляясь на север из Наглимунда, и тонкий звук этот то раздражал, то приободрял путников. Теперь он погружен в вечное молчание. Ни он, ни Аннаи не увидят этих бесполезно прекрасных красок, расцвечивающих небо, на которое смотрит Саймон.
Где они? В раю? Как могут ситхи попасть в рай, если они в него не верят? И куда, они считают, деваются их соплеменники после смерти? Саймон полагал, что они язычники, - они не такие, как он. Но Аннаи был верным другом и отважным бойцом. Более того, он был добр к Саймону, и доброта у него была своеобразная, чисто ситхская. Как может Аннаи не попасть в рай? Не может же рай быть таким нелепым местом!
Злость, на миг утихомирившаяся, вернулась. Саймон изо всех сил швырнул одну из подобранных палок. Она пронеслась по воздуху, затем ударилась о землю и закувыркалась вниз по каменистому спуску, исчезнув под конец в низкой поросли внизу.
- Где ты там, Саймон! - раздался позади голос Слудига. - Нам нужен хворост. Ты что, не проголодался?
Саймон не обратил на него внимания, устремив взгляд на розовеющее небо и в отчаянье сжав зубы. Он почувствовал руку на своем плече и со злостью сбросил ее.
- Пойдем, ну, пожалуйста, - мягко сказал риммерсман. - Ужин скоро будет готов.
- Где Хейстен? - спросил Саймон сквозь зубы.
- О чем ты? - Слудиг склонил голову набок. - Ты же знаешь, где мы его оставили, Саймон.
- Нет, я хочу знать, где он, где сам Хейстен.
- А-а, - улыбнулся Слудиг в свою густую бороду. - Душа его на небесах, она у Господа нашего Узириса.
- Нет! - Саймон снова посмотрел на небо, темнеющее первыми мертвящими красками ночи.
- Что с тобой? Почему ты так говоришь?
- Нет его в раю. Рая вообще нет и не может быть, раз все его представляют по-разному.
- Ты дуришь, - Слудиг пристально посмотрел на него, пытаясь угадать его мысли. - Может быть, каждый уходит в свой рай, - сказал солдат, потом снова опустил руку на плечо Саймона. - Богу известно то, что ему известно. Пойдем посидим.
- Как может Бог позволить людям умирать ни за что? - спросил Саймон, обхватив себя руками, как будто стараясь сохранить что-то внутри. - Если Бог это допускает, он жесток. Если же Он не жесток, тогда… тогда он просто беспомощен. Как старик, который сидит у окна и не может выйти из дома. Он стар и глуп.
- Не веди речей против Господа, - сказал Слудиг строго. - Над Господом не смеет насмехаться неблагодарный юнец. Он дал тебе все дары жизни…
- Это ложь! - крикнул Саймон. Глаза солдата расширились от удивления. Головы сидящих у костра обернулись к ним. - Это ложь, Ложь! Какие дары? Ползать повсюду, подобно жуку, в поисках пищи, ночлега, а потом быть уничтоженным без всякого предупреждения? Что это за дар? Делать правое дело и… бороться со злом, как учит Книга Эйдона, - а если ты так поступаешь, то тебя убивают! Как Хейстена! Как Моргенса! Дурные продолжают жить, и богатеют, и смеются над добрыми! Глупая жизнь!
- Опомнись, Саймон! Ты говоришь так от затмения ума и от горя…
- Это ложь, и нужно быть идиотом, чтобы ей верить! - воскликнул Саймон и швырнул хворост к ногам Слудига. Он повернулся и побежал вниз по горной тропе, исполненный огромной, теснящей грудь боли. Он бежал по вьющейся тропинке, пока лагерь не исчез из виду. Вслед летел лай Кантаки, похожий на хлопки в соседней комнате.
В конце концов он опустился на камень у дороги, вытирая руки о потертую ткань потрепанных штанов. Камень оброс мхом, коричневым от постоянных ветров и морозов, но все еще живым. Он долго смотрел на этот мох, не понимая, почему он не в состоянии заплакать, и даже не зная, хочется ли ему заплакать вообще.