-- Я никогда не ощущала ночь столь... сказочной, -- проговорила она вполголоса.
-- Надеюсь, твоя сказочная ночь будет не такой, какой когда-то давно оказалась моя, -- проворчал он.
-- Эта ночь не моя, она наша.
-- Да, эта еще наша, потом все будут Рида.
-- Зачем сейчас о нем? Ты разрушаешь волшебство...
Она хотела взять его за руку, но он с силой оттолкнул ее. Конь снова фыркнул, будто чувствуя злость хозяина. Девушка растерялась. Как не вовремя у Сета испортилось настроение. Куда она денется одна в лесу, в ночь Саувина? До утра нельзя показываться ни у ворот, ни у домика лесничего... В этот момент, усугубляя ее отчаяние, по лесу прокатился страшный нечеловеческий вопль, отдаленно напоминающий плач маленького ребенка, сменившийся низкими зловещими хрипами. Ли остановилась как вкопанная, не в силах двинуться с места, а леденящие душу крики раздались вновь. Вороной забеспокоился, мужчина успокоил коня и оглянулся на спутницу.
-- Испугалась? -- в голосе звучало удовлетворение.
-- Что это? -- с трудом выдавила Ли.
-- Иди сюда.
Он протянул ей руку, она тут же вцепилась в нее, прижалась к мужчине, едва ли не дрожа. Пускай радуется ее страху, лишь бы не бросал одну посреди леса.
-- Сет, что это?
-- Привидение. Не слыхала разве, в этом лесу сожгли заживо ведьму с отродьем? Как раз на Саувин.
Вопль раздался снова, на этот раз ближе. Девушку затрясло, она стала затравленно озираться.
-- Не бойся, -- Сет осторожно встряхнул ее, будто пробуждая от кошмара, она жалась к нему как маленькая перепуганная девочка. -- Успокойся, Ли, я пошутил. Это всего лишь лиса. -- Он потрепал ее по голове. -- Не бойся, вот глупышка. Самый опасный в этом лесу -- я, а ты так жмешься... Лисицы испугалась...
Ли с удивлением слушала его голос, только что обдававший холодом и злобой, теперь ставший едва ли не ласковым. Она всхлипнула.
-- Ну, вот, еще и до слез тебя довел... Прости. Находит на меня временами... -- прижал ее к себе, потом поцеловал нежно в лоб. -- Поедешь верхом?
-- Да. Я и не знала, что лисы так страшно кричат...
-- Откуда тебе? Всю жизнь, наверное, в городе живешь, -- он помог ей сесть в седло. -- И не плачь, пожалуйста. Клэй увидит, что у тебя глаза красные, потом неделю будет со мной сквозь зубы разговаривать.
-- Вот уж не думала, что слуга вьет из тебя веревки, -- шмыгнула носом Ли.
-- Да он мне не столько слуга, сколько друг, -- хмыкнул Сет. -- Я это ценю. Сама видела у ворот, как я с людьми лажу, так что друзей у меня не много.
Вскоре они добрались до охотничьего домика. Окна кухни выходили на другую сторону, их свет не был виден с тропы, и озаренный луной дом серебристым зачарованным зАмком возвышался посередине небольшой просеки. Сет подвел Ли к кухонной двери, стукнул в нее, и, не дожидаясь Клэя, отправился устраивать коня на ночь. Девушке пришлось встречаться с парнем один на один. Тот, впрочем, оказался на удивление тактичен: принял гостью как ни в чем не бывало, взял у нее плащ и предложил пройти в гостиную.
-- Сет ужинает там? -- поинтересовалась Оливия.
-- Нет, барышня, обычно он ужинает здесь.
-- Ради меня не нужно ничего менять. Разве что он сам захочет...
-- Как скажете, барышня, -- согласился Клэй, показал, где она может сесть, а сам принялся накрывать на стол.
Вскоре появился Сет, сбросил плащ и куртку, устроился рядышком с Ли. Девушка обратила внимание, что волосы с лица он убрал. Неужели перестал в ее присутствии вспоминать о своем уродстве? Они поужинали втроем, причем общение мужчин действительно скорее напоминало дружеское. Клэй, правда, обращался к хозяину на "вы" и время от времени называл "сударь", но в остальном не слишком стеснялся в высказываниях, в то же время соблюдая подчеркнутую вежливость с гостьей. Когда трапеза окончилась, парень спросил, не разжечь ли в гостиной камин.
-- Спасибо, Клэй, но мы, пожалуй, сразу пойдем наверх, -- ухмыльнулся Сет, обнимая Ли за талию и прижимая к себе.
Девушка смутилась и покраснела, слуга как ни в чем не бывало пожелал им спокойной ночи. Ночь оказалась не столько спокойной, сколько волшебной.
Под утро, когда Сет окончательно заснул, обнимая девушку и прижимаясь изуродованной половиной лица к ее плечу, Ли лежала без сна и думала, думала, мучительно пытаясь найти правильное решение, выбрать... Она хорошо помнила, как недавно сравнивала Рида с солнечным днем. А Сет... Мрачный, иногда попросту злой, вечно прячущийся за прикрывающими пол-лица волосами... Он был для нее даже не пасмурным днем, а самой настоящей ночью: темной, таинственной, ужасающей... Но теперь Ли знала: ночь умеет быть манящей, притягательной, прекрасной, она таит в себе драгоценную россыпь звезд, переменчивую луну и сотни секретов, поначалу пугающих до ледяного пота, как крик лисы, а на поверку оказывающихся еще одной маленькой тайной бытия. Ночь, иногда бурная, ненастная, холодная, а иногда тихая, уютная и нежная... Ни в чем не уступающая солнечному дню, просто другая. И как же выбрать между ясным днем и загадочной ночью? Духи, на которых она возлагала такие надежды, молчали...
Девушка так и не смогла найти решение, уснула. Ей приснился странный сон, удивительный в отчетливости и детской простоте своих образов. Во сне она ощущала себя невзрачной серой букашкой, ползавшей по листьям и цветам, пившей росу и душистый нектар под лучами ласкового солнца. Дневной мир был ярким и праздничным. Серенькая букашка страстно желала внести свою лепту в украшение чудесной картины, но куда ей было до пестрых бабочек или переливающихся металлическим блеском неповоротливых солидных жуков. День подходил к концу, солнце клонилось к закату, и нарядные обитатели солнечной поляны забрались в ночные убежища. Букашка, сливаясь с сумерками, и не думала прятаться. Ее никто не замечал днем, что уж беспокоиться о ночи? Она дождалась восхода луны и решила размять крылышки, покружившись над гладью ближайшего пруда. Каково же было ее удивление, когда, летая над водой, она заметила внизу отражение зеленовато-желтой мерцающей искорки. Букашка уселась на узкий кончик листа тростника и всмотрелась в воду. Искорка мерцала прямо под ней. Тут букашка поняла: теплое свечение исходит от нее. Сейчас, в ночи, она оказалась самым красивым, самым необычным созданием, драгоценным камнем, сияющим на груди погруженного во тьму, но все равно прекрасного мира.