Хрустальный шар разлетелся на куски. Мужчины и женщины зашатались и упали на колени. Пирамида затряслась и камень за камнем распалась на части. Снаружи соломенно-золотистые поля вспучивались, металлические монолиты переворачивались. Огромный, сверкающий город взорвался, и голубое небо стало красным от огней пожаров. В залитое алым светом небо поднялись три огромные летящие машины… затем все прекратилось.
Бренвен лежала в остывшей теперь воде, совершенно оглушенная ощущением, что когда-то она все это уже видела. Может быть, это переутомившийся мозг решил развлечь ее сценами из какого-то давнего научно-фантастического фильма, который она уже забыла? Нет, непохоже. Она добавила горячей воды и закончила ванну, но ощущение озадаченности так и осталось. Конечно же, она не могла помнить ничего подобного, и тем не менее интуитивная часть ее существа воспринимала это как картину из памяти. Просто мучение какое-то. Как чье-то имя, которое, казалось бы, вот-вот вспомнишь, но оно ускользает от тебя. Или как китайская головоломка, которую все время вертишь в руках, и все время у тебя перед глазами оказывается обманчиво гладкая поверхность. Она так ничего и не добилась. Просто ничего не поняла.
В ночном воздухе чувствовалась летняя мягкость, которая нежно и чувственно ласкала кожу. Еще не прохлада, но приятное облегчение после дневной жары. Бренвен и Ксавье отдыхали, сидя в молчании на траве в парке. Несколько вечеров в неделю они посвящали тому, что просто ходили по улицам и паркам, где обитали бездомные, разговаривали с ними, здоровались с теми, кого уже знали, и знакомились с новыми людьми, которых с каждым днем становилось все больше и больше. С помощью этих вечерних прогулок они завоевывали доверие, которое помогало им днем уговорить больного сходить вместе с ними в клинику, а голодного — посетить суповую кухню. А когда настанут осень и зима, те, которые достаточно доверяют им, возможно, захотят уйти с улиц и укрыться в одном из приютов. Проблема была в том, и Ксавье знал об этом, что приютов было недостаточно.
У Бренвен была еще одна причина для того, чтобы завоевать доверие «людей улицы». Она начала съемки своей программы — они уже отсняли № 622 изнутри и теперь в любой день могли переместиться на улицы, а там без сотрудничества бездомных она просто пропадет. Но ей не хотелось думать, что случится такое, она была оптимистом. Весь проект казался ей правильным, и она чувствовала себя более уверенной, чем во время работы над любым другим фильмом с тех пор, как сняла «Открывая Вирджинию». Бренвен устремила свой взгляд сквозь деревья парка и подумала, что знание уродливой изнанки этого города не изменило ее мнения о Вашингтоне. Все равно он был прекрасен. Точно так же знание изнанки жизни не подрывало ее энтузиазма. Она провела тяжелую зиму, и лето было немногим лучше. Единственное светлое пятно — свадьба Эллен. Сейчас Эллен и ее муж Джим праздновали начало своей совместной жизни, совершая кругосветное путешествие, причем дата их возвращения в страну была открыта. По какой-то причине отсутствие Эллен вызывало у Бренвен тяжелые предчувствия.
Не то чтобы она постоянно оглядывалась через плечо, чувствуя себя параноиком. Вовсе нет. Только в случае с Уиллом было нечто конкретное, о чем можно было волноваться, но так как она абсолютно ничем не могла помочь Уиллу, то пыталась просто не думать о нем. Что же касается остального, то это предчувствие было настолько же нечетким, насколько нечетким и расплывчатым бывает пейзаж, проглядывающий сквозь дымку тумана. И таким же ускользающим. Из-за чего Бренвен была еще более рада тому, что ее дни были до отказа заняты работой над фильмом о бездомных. Это было ощутимо, реально и несло в себе положительные эмоции. В общем, Бренвен чувствовала себя удовлетворенной. По крайней мере, в этот вечер настроение у нее было умиротворенным.
Ксавье прервал ее задумчивость. Он положил руку на ее колено, обтянутое синими джинсами, и сказал ни с того ни с сего:
— Ведь есть кто-то еще, правда?
— Кто-то еще? В каком смысле?
— В том смысле, что в твоей жизни есть еще мужчина, кроме меня. Мой соперник в борьбе за твою привязанность.
— Нашел на что жаловаться, — шутливо возмутилась Бренвен, ткнув его локтем в ребра. — Моей соперницей является вся твоя церковь, а я ведь молчу! Ты ведь шутишь, правда, Ксавье? Я думала, что мы уже обсудили все это.
— Нет, я не шучу. Я не помню, чтобы мы что-то решили. — Он сильнее надавил рукой на ее колено.
Она повернулась к нему. Его лицо стало рельефнее от падавших на него теней, а глаза, отражая свет парковых фонарей, сверкали, как черные звезды. Приглушенным голосом она сказала: