Дни Бренвен были заполнены до отказа. Она вполне успешно построила себе здесь собственную жизнь и давно уже перестала чувствовать себя виноватой из-за того, что так и не наступил подходящий момент для того, чтобы сообщить мужу о том, что она работает с Гарри и дружит с Уиллом. Но ночи были очень длинными и иногда — мучительно одинокими. Она боялась лежать в постели в темноте с Джейсоном и чувствовать болезненную опустошенность внутри. Она не знала, что пугало ее сильнее: это чувство опустошенности или мысль, которая неизменно сопровождала его: я не могу прожить всю жизнь так!
Уилл Трейси не мог стоять спокойно. Он пинал носком своих мокасин какую-то бумажку, валявшуюся на тротуаре рядом со входом в джорджтаунский ресторан, где он ожидал прихода Бренвен. В конце концов наклонился и поднял мусор — это была сигаретная пачка, смятая и растоптанная настолько, что узнать ее было уже практически невозможно. Он скривился и отнес мусор, держа его двумя пальцами, в урну, стоящую на углу. Бренвен опаздывала, и ему нужно было чем-нибудь заняться, и, кроме того, он не любил мусор на улицах.
Джорджтаун был его городом, городом, где он вырос и где до сих пор жил на О-стрит в старом особняке, который раньше принадлежал его отцу, а теперь ему. Джорджтаун не очень изменился за эти годы, если не считать того, что в нем стало больше магазинов — казалось, весь центр города в одночасье покрылся «бутиками», что бы это ни означало. Уилл был уверен в том, что ничто не может заставить его пойти в магазин, который называется «бутик». И конечно, сейчас на улицах стало больше транспорта, и может быть, из-за этого Бренвен и опаздывает. Может быть, она не может найти места для стоянки.
Он легкой походкой снова вернулся к ресторану, двигаясь с неосознанной грацией высокого человека, которая пришла к нему в пору ранней юности, когда он научился наконец обращаться со своими длинными конечностями. Бросил взгляд на часы. Бренвен опаздывала уже на пятнадцать минут, и это было по-настоящему необычно. А вдруг что-то случилось, и она не сможет прийти? Уилл ненавидел минуты, когда он должен был ждать ее. Не так само ожидание, как его необходимость, эти ограничения, которые сковывали их дружбу. Именно поэтому сегодняшний день был так важен. Сегодня после ланча они пойдут прогуляться по осеннему Джорджтауну, и он намеревался привести ее прямо в запрещенное место: в свой дом. Запрещенное, потому что они, не обсуждая это вслух, молчаливо согласились с тем, что пребывание наедине в каком-либо месте было бы опасным для их «просто дружеских» отношений. Уилл больше не мог выдерживать этого. Он намеревался заставить ее войти в дом, а затем сказать, а может быть, и показать, что не может больше так жить. Он нервничал, потому что достаточно долго готовился к этому разговору, и если ей что-то помешает прийти именно сегодня… Но конечно же, Бренвен и не догадывалась о его планах…
A-а! Вот и она! Уилл почувствовал, как особое тепло разлилось по телу, а лицо осветилось широкой улыбкой. Бренвен быстро шла навстречу ему по тротуару и тоже начала улыбаться сразу же, как только увидела его. На ней были кожаные ботинки, длинная малиновая шерстяная юбка, которая развевалась в такт шагам, и гватемальское пончо с бахромой и полосами светло-малинового и бирюзового цвета, который так шел к цвету ее глаз. Он знал, что это было настоящее гватемальское пончо, потому что он был вместе с ней, когда она купила его на фестивале ремесел в Рок-Крик-Парке. И кроме того, он знал, что она надела под пончо, потому что Бренвен, создав один раз ансамбль, который ей нравился, надевала его снова и снова — в отличие от большинства его знакомых женщин, которых просто невозможно было увидеть в одной и той же одежде дважды в течение одной недели. На ней наверняка был белый свитер с высоким воротом и серебряное ожерелье с большой бирюзой в центре, которая точно подходила к цвету ее глаз. Это ожерелье было единственным подарком, который она за все это время позволила ему сделать. Он заставил ее принять это ожерелье, сказав, что в любом случае собирался купить его, и что если она не возьмёт, то он будет носить сам. Он действительно стал бы его носить, и она об этом знала. Воспоминание заставило улыбнуться. Уилл был рад, что Бренвен не обращала особого внимания на одежду, потому что он и сам был таким; его любимый твидовый пиджак был настолько старым, что рукава стали уже слегка коротковаты, а кожаные заплатки на локтях были пришиты не ради моды, а только потому, что они должны были быть пришиты.