— И совсем не глупо. — Бренвен поставила локти на стол и уперлась подбородком в сложенные пальцы. — Большой, слегка неряшливый, но все же симпатичный — да это просто отличное описание тебя! Должно быть, ты знал, каким вырастешь.
На какое-то мгновение Уилл показался ей смущенным, но затем его лицо расплылось в улыбке. Он потянулся через стол и своей длинной рукой вцепился легонько в один из черных локонов Бренвен.
— Неряшливый? Как ты посмела называть меня неряшливым!
Она, смеясь, захлопала ладонью по его руке:
— Я ненавижу мальчишек, которые дергают меня за косы!
— Да? — Он тут же протянул и вторую руку и легонько дернул ее за волосы с другой стороны.
Она вскочила со стула и, обогнув стол, подбежала к нему с криком:
— Грязнуля, грязнуля! Я сейчас надеру твои грязные уши!
Именно так она в детстве играла со своими братьями, которые дразнили ее, и внезапно Бренвен перестала быть молодой женщиной, которая всегда казалась старше своих лет. Ее пальцы мелькали, волосы развевались, она, смеясь, уклонялась от его рук и одновременно пыталась дотянуться до ушей Уилла. Смеясь, он притворялся, что защищается от ее ударов и одновременно с ужасным южным акцентом молил о пощаде.
В конце концов он откинулся назад так, что стул, на котором он сидел, опирался уже всего на две ножки, затем с резким возгласом Уилл наклонился вперед и обеими руками схватил Бренвен за талию. Она упала прямо ему на колени, развернулась и схватила его за уши.
— Попался!
— Ага, — сказал Уилл, сжимая своими большими ладонями ее хрупкую талию, — но и ты тоже попалась!
Моментально вся их игривость улетучилась.
— О, Уилл, — сказала Бренвен. Она провела пальцами по изгибам его ушных раковин и потерла мягкие мочки. Его руки медленно поднимались вверх до тех пор, пока ладони не нашли ее грудь. На лице была написана невероятная смесь голода, боли и обнаженного желания.
— Что мы делаем? — прошептала она.
— Я думаю, — твердо сказал он, — что собираемся заняться с тобой любовью. Если ты, конечно, не остановишь меня.
Она не остановила. Напротив, прильнула к нему, и их поцелуи становились все дольше и глубже, а жар, который он зажег во всем ее теле, превратился в пламя, которое было больше чем просто желание. Это была острая потребность в единении, как будто бы ему не хватало какой-то частицы себя, и она ощущала собственную неполноту, пока их тела не сольются в единое целое.
Когда он опустил ее с колен и поставил на ноги, чтобы они могли подняться в спальню наверху, она едва перенесла это короткое расставание.
Уилл был нежным, основательным любовником. Бренвен наслаждалась прикосновениями его худого крепкого тела. Он весь был как бы одной сильной мышцей с мягким пучком золотистых волос там, где гнездилось его мужское начало. Лицо Уилла, так ясно отражавшее каждое чувство, светилось от радости, когда она прикасалась к нему.
Его руки и губы, казалось, знали, чего она хочет. Или, может быть, она просто хотела всего, что он ей давал.
Его вхождение в нее было просьбой, а не приказом. Он навис над ней, и в глубине его желто-карих глаз светился огонь, который горел и в сердце. Он сказал лишь одно слово:
— Сейчас?
— Да, — прошептала Бренвен.
Он прижался к ее губам и одним сильным уверенным толчком вонзил в нее свой клинок по самую рукоятку и замер. Она чувствовала его внутри себя, и с этим единением пришло ощущение полноты, которого она никогда раньше не испытывала. Она качала его, убаюкивала, каталась вместе с ним на поднимающейся все выше золотой волне радости. Казалось, они оба излучали жар и свет, который в конце концов вылился во взаимный взрыв чистейшей любви.
Когда Уилл отодвинулся, чтобы лечь рядом с ней, она повернулась вместе с ним, не желая потерять ощущения прикосновения его кожи к своей.
— Как это может быть настолько совершенно, настолько непохоже на все остальное? — пробормотала она вслух, сама не сознавая этого.
Уилл услыхал и все понял. Он и сам думал о том же. Он осторожно убрал ее волосы со своего плеча так, чтобы они не закрывали это прекрасное лицо, и посмотрел ей в глаза. На ее коже, обычно такой белой, все еще горел розовый румянец. Доверие, светившееся в глазах, пронзило его сердце насквозь.
— Я думаю, — сказал он, — это совершенно, потому что мы любим друг друга. Мы уже давно любим друг друга, Бренвен.
Она ощутила болезненное жжение в груди: Уилл, как ножом, поразил ее этой правдой. Правдой, о которой она не хотела думать, никогда, потому что не могла вынести мысли о том, куда эта правда может ее привести. Закинув на него руку и ногу, она зарылась лицом в его шею. Он крепко прижал ее к себе и был одновременно рад и огорчен, что не может представить, о чем она сейчас думает.