Говорить было трудно, но сейчас это было необходимо.
— Я не собирался заниматься с тобой любовью сегодня. Я только подумал, что пора дать тебе знать, что я не могу больше жить, притворяясь, что мы всего лишь друзья.
Он еще крепче прижал ее к себе, и она, в свою очередь, теснее прижалась к нему, но ничего не ответила, и он продолжал:
— Я знал, что обязательно… прикоснусь к тебе. Обниму тебя, поцелую. Я уже так давно хочу сделать это, что твердо знал: когда мы окажемся наедине, я по крайней мере попытаюсь это сделать. И еще я думал, что ты тоже хочешь этого.
— Да, — сказала она приглушенным голосом.
Уилл улыбнулся и стал гладить ее волосы. Такие чудесные волосы! Они похожи на тончайший спутанный шелк.
— А потом, я думал, что мы с тобой поговорим. На запретную тему: о твоем браке. Что он значит для тебя, и собираешься ли ты сохранить его. Потому что, — сказал он, понизив голос до хриплого шепота, — мы принадлежим друг другу, и ты это знаешь.
Он понял, что она плачет, только после того, как Бренвен подняла голову и отодвинулась. Его шея и плечо были мокрыми от слез, и сейчас, после того как она отстранилась, ему стало холодно; замерзло все его тело, а когда она заговорила, то замерзла и душа.
Бренвен, скрестив ноги, сидела, выпрямившись, на кровати и, казалось, не осознавала собственной наготы. Она тряхнула головой и отбросила свои волосы за плечи. С обнаженной грудью и глазами, окаймленными черными ресницами, ей не хватало только высокой короны, чтобы выглядеть как египетская царица. Лицо ее было спокойным и милым, но сердце буквально разрывалось на части.
— Я должна идти, — сказала он. — Уже поздно, поздно по времени и… поздно о чем-либо говорить после того, что произошло. Ты прав — я не люблю Джейсона Фарадея и знаю, что никогда не полюблю его. — Ее голос дрогнул. — Я могу любить тебя. Ты… мой самый лучший, самый близкий друг. Но я — жена Джейсона, и то, что сегодня я занималась с тобой любовью, ничего не меняет.
Уилл потянулся к ней и крепко сжал запястье.
— Ты могла бы изменить это. Ты могла бы оставить его! — Он проклинал себя за то, что позволил этим словам сорваться со своих губ, но ничего не мог с собой поделать. Время было выбрано неподходящее, он почувствовал, как Бренвен отдаляется от него, несмотря на то, что она не сдвинулась ни на дюйм. Ее запястье у него в руке казалось хрупким, как стекло.
— Нет. — Она наклонила голову, и ее волосы, упав вперед, закрыли лицо, словно занавесом. Медленно и непреклонно она сжала руку в кулак и потянула к себе. Она была сделана не из стекла, а из закаленной стали.
Бренвен встала с постели. Медленно собрала одежду и, держа ее в руках, направилась в холл, чтобы найти ванную. Каждый шаг отдавался болью. Отчаяние. Она не могла больше разговаривать, не могла думать, она только знала, что ей нужно уехать домой. Как странно, что ее домом был Редмунд. Совсем недавно она чувствовала, что единственный ее настоящий дом — здесь, рядом с Уиллом. Он ждал ее, полностью одетый, наверху лестницы, когда она вышла из ванной.
— Я отвезу тебя к твоей машине, — сказал он.
Она кивнула. Пончо и ботинки остались на кухне, и она пошла за ними. Уилл пошел следом. Ей пришлось сесть, чтобы надеть ботинки, и она не могла помешать ему помочь ей. Он опустился перед ней на колени, и она попыталась спрятаться от него за волосами и ресницами.
— Эй, детка, — нежно сказал он, — это я — твой лучший друг. Я тебя знаю, ты помнишь об этом? Я знаю, как ты можешь уходить в себя, когда что-то кажется тебе не по силам, но не надо это проделывать со мной. О’кей? Это слишком важно. Это мы. Посмотри на меня, Бренвен!
Она посмотрела на него и заставила себя сказать:
— О’кей.
Уилл вздохнул с облегчением, хотя боль, которую он увидел в ее сине-зеленых глазах, резанула его по сердцу. Все еще стоя на коленях, он сунул руку в карман пиджака и вытащил серебряное с бирюзой индейское ожерелье.
— Ты забыла это. Наклонись.
Она наклонилась, и он надел ей на шею ожерелье, с трудом подавив в себе желание снова обнять ее.
— Поговори со мной, пожалуйста. Скажи что-нибудь. Что-нибудь.
— Я… — Ее горло пересохло. Она закрыла рот, сглотнула и начала снова. — Я не могу разговаривать. Я не могу думать о… о нас! — Слезы застили ей глаза, и она моргнула несколько раз, чтобы не заплакать. — Я должна ехать домой, действительно должна. Я знаю, Джейсон скоро позвонит, я чувствую это, и я должна быть там. Должна!