— Беженцев перевести поближе, — приказал Логвуд, осмотрев всех нас. — Удвоить караулы…
— Комендант, — сказал Нарвин, — завтра будет битва…
— Да, нужен отдых. Я знаю. — Мужчина начал расхаживать из стороны в сторону, но медленнее, чем обычно. Его походка утратила и лёгкость, звериную грацию. — Хуже того, мы страшно ослабели. Мало воды, еды и вовсе нет.
Битва? — вздрогнул я. — Нет, завтра будет бойня. Солдаты не могут драться, не могут защищаться.
С трудом подавив желание высказаться, я сухо откашлялся.
Одно слово, но произнести его — значит подарить им жесточайшую иллюзию. Одно слово.
Логвуд посмотрел на меня.
— Не можем, — тихо сказал он.
Я знаю. Для вторженцев, как и для нас, всё это закончится только кровью.
— Солдатам не хватит сил, даже чтобы выкопать окопы, — произнёс Маутнер в тяжёлой от общего понимания тишине.
— Ну, хоть ямы тогда.
— Так точно.
Ямы. Чтобы ломать ноги коням и бросать ревущих животных в грязный мутный снег.
Этим сбор и закончился, довольно внезапно, потому что снаружи раздался шум, будто бы драки, а потом послышался хрип. Внутрь сразу же зашла… Анселма. Пытавшийся помешать ей солдат лежал на земле, пытаясь отдышаться, что получалось с больши́м трудом.
В руках девушка несла шкатулку и небольшой мешок.
— Отбой тревоги, — произнесла сестра и улыбнулась. — Я буду благодарна тому, кто успокоит вояк в лагере. Небось думают, что я вас убивать пришла!
Мгновение она смотрела на нас в полной тишине.
— А я не убивать иду! — нахмурилась Анселма.
— Я скажу им, — поднялся Нарвин.
— Поцелую за это! — хихикнула удивительно довольная сестра. — В щёчку. Когда-нибудь потом.
Мужчина криво ухмыльнулся, но покинул шатёр.
— Что это за цирк? — зло прищурился Дэйчер. — Ты не в Империи!..
— Зато Империя здесь, — оскалилась Анселма и грохнула на стол шкатулку, а следом и мешок. — Господин Вечности прислал дары. Было неудобно доставать их из почтовой шкатулки, но размер, благо, позволял.
Я уставился на алхимию. Знакомые зелья. Зилгард говорил «гневное»? О, да… Эликсиры берсерка…
Глава 3
«Изведать побои, значит возненавидеть храбрецов».
Гильем Кауец, «Век позора».
Малая Гаодия, взгляд со стороны
Едва проснувшись, Кальпур подумал, что день, похоже, не задался. Кошмары, казалось, преследовали его всю ночь — напоенные неистовым буйством сны, столь беспокойные, что пинками сбрасываешь с себя одеяла. Сны, пытаясь вспомнить которые, вспоминаешь лишь неопределённый и необъяснимый ужас. Он даже достал старые засаленные карты, собираясь погадать на эти видения, столь навязчивой и давящей была тень, которой они омрачили его пробуждение. Но судьба, разумеется, решила по-своему и сама раздала карты: стоило второму сайнадскому послу начать раскладывать колоду, как прибыл мрачный Эралп, помощник Челефи, с приглашением от визиря как можно быстрее явиться к нему и его наложнице.
Дальнейшая (и весьма постыдная) поспешность Кальпура явилась лишь следствием того, насколько отвратительным было настроение Имасьяла Чандара Челефи в течение долгих дней, прошедших с тех пор, как Йишил едва не погибла. Время работало против кашмирского визиря, и он об этом знал. Бесконечный поток кораблей, входящих в гавань имперской столицы и выходящих из неё, не заметил бы только слепой. Провоцируя и подстрекая его, имперцы даже начали пировать прямо на стенах! Окружающие столицу земли тем временем всё более наполнялись враждебными тенями — едва минул день с тех пор, как очередной отряд фуражиров был подчистую вырезан, попав в засаду. Там, где в начале осады кашмирцы могли в одиночку проскакать десятки километров вокруг Таскола, не прихватив даже доспехов, теперь они вынуждены были перемещаться лишь во множестве и по острой необходимости. И что более всего уязвляло надежду Кашмира — едва не доводя до безумия, благодаря Святой матери Фире, — так это тот факт, что клятые имперцы отказывались признавать поражение, что нечестивые демонопоклонники неизменно проявляли такой героизм, что кашмирским воинам оставалось лишь дивиться и страшиться. Мятежники рассуждали об этом у своих костров, твердя о безумной решимости врагов, о невозможности покорить людей, которые приветствовали унижения и смерть.
— Что это за земля, — сокрушался старый бахианский вождь, которого Кальпур как-то подслушал, — где женщины готовы служить щитами для мужчин? Где десять жизней, обмененных на одну, считаются выгодной сделкой!
Мера морали и духа, как прекрасно сумел описать Аль-Касари, заключена в сочетании и гармонии человеческих устремлений. Чем больше эти стремления умножаются и расходятся между собой, тем в меньшей степени войско способно оставаться войском. Бунтовщики явились сюда, удерживая в своих душах одно-единственное стремление — срубить голову имперскому дракону — императору Дэсарандесу. Но дни шли за днями, их численность всё уменьшалась, и постепенно их устремления стали множиться. Тень размышлений о возможностях, о вариантах легла на их лица, так же как и на лицо Кальпура. Предчувствие надвигающегося гибельного рока укоренялось в их сердцах — ровно так же, как и в сердце самого великого визиря. И как у озлобленных мужей возникает зачастую побуждение терзать своих жён и детей, так и Челефи начал демонстрировать всем своё могущество через проявления капризного своенравия. Теперь вдоль всех основных дорог, проложенных внутри лагеря, висели трупы кашмирцев, казнённых по поводам, которые всего несколько недель назад были бы сочтены пустяковыми.