— Нечто уставшее, — отозвался зловещий лик.
Острый меч обрушился вниз.
Дворец Ороз-Хор, взгляд со стороны
Отличие заключалось в том, что теперь Ольтея не могла скользить незримой меж стенами, и всё же это была та же самая безрассудная игра: женщина преследовала бога в залах и переходах своего дома.
Крики стали тише, но рёв боевых горнов звучал всё ближе и ближе. Ольтея ощущала себя хитрым мышонком, никогда не приближающимся к опасности, но и не теряющим её из виду. Стремительно скользя за «забытым» из одной тени в другую и всякий раз замирая, заметив его мелькнувшие плечи или спину, она тихонько шептала «Попался», а затем вновь бесшумно продвигалась вперёд. Путь ассасина через полуразрушенный дворец оказался слишком извилистым, чтобы можно было предположить его заблаговременную продуманность, и всё же в нём виделась некая логика, которую Ольтея пока не сумела постичь. Движения эти выглядели столь безумными лишь из-за чересчур явного противоречия между мрачной целеустремленностью убийцы и его бесконечным петлянием по переходам, лестницам и коридорам.
«Неужели бог теперь играет со мной? Именно со мной? — в конце концов удивлённо задумалась Ольтея. — Не могло ли всё это делаться ради… меня? Быть может, мироздание одарило меня учителем… товарищем… защитником?»
Это предположение привело её в восторг в той же мере, в какой и ужаснуло.
И она то кралась, то перебегала из одного укрытия в другое, сквозь дворцовые залы — частью лежащие в руинах, частью уцелевшие. Пробиралась вперёд, погружённая в мысли о милости неизвестного, но явно притягательного божества, об уникальной возможности стать любимицей бесконечно могучей сущности, способной прикрыть её от мести Хореса.
Ведь очевидно, что Двуликий не забудет, кто пытался убить его высшего жреца, а значит ей лучше не умирать. Вообще. Либо позволить душе уйти в другие края. Чуждые Империи Пяти Солнц и её жестокому божку.
— Странно, что Хорес до сих пор не придумал способ уничтожить меня, — хихикнула она. — Может, я действительно под защитой?..
Ольтея следила за подсказками, хлебными крошками, рассыпанными там и сям, не обращая никакого внимания на царивший разгром и разлившийся вокруг океан страданий, игнорируя даже внезапно вспыхнувшую панику, которая заставила множество людей броситься из Ороз-Хора прочь, дико вопя: «Кашмирцы! Кашмирцы!» Её не заботило всё это. Единственным, к чему она питала интерес, была та игра, что разворачивалась сейчас перед её глазами, скользила под её туфлями, трепетала в её руках. Молчание внутренних голосов означало, что даже они поняли, даже они согласились. Всё прочее более не имело значения…
Кроме, быть может, ещё одной забавной малости.
Таскол разрушен. А кашмирцы собирались уложить тех, кто остался в живых, рядом с мертвецами. И Милена…
Милена, она…
«Ты всё испортила!» — вдруг вскричал голос внутри её черепа, а потом, приняв вид её худощавой копии, бросился на Ольтею, успев глубоко укусить женщину в шею, прежде чем вновь исчезнуть в глубинах её искалеченного разума.
Зашипев, Ольтея обхватила воротник своей рубашки — той, что натянула после того, как вывела из себя Сарга Кюннета, — и прижала его к шее прямо под челюстью и подбородком, чтобы унять струящуюся кровь.
Внутренним демонам нравилось время от времени напоминать ей о своём существовании. Они делали так уже давно. Очень давно.
«Забытый» наконец поднялся обратно в верхний дворец, на сей раз воспользовавшись Ступенями Процессий, величественной лестницей, предназначенной, чтобы заставить запыхаться тучных сановников из богатых земель и внушить благоговение сановникам из земель победнее — или что-то вроде этого, как однажды объяснил ей Финнелон.
Два грандиозных посеребренных зеркала, лучшие из когда-либо созданных, слегка наклонно висели над лестницей — так, чтобы те, кто по ней поднимался, могли видеть себя в окружении позлащенного великолепия и в полной мере осознать, куда именно занесла их судьба. Одно зеркало разбилось от землетрясения, но другое висело, как и прежде, целое и невредимое.
Ольтея увидела, что практически обнажённый «забытый» остановился на площадке, замерев, будто человек, увлёкшийся созерцанием собственного отражения, нависшего сверху. Женщина, пригнувшись, укрылась в какой-то паре перебежек позади, за опрокинутой каменной вазой, и осторожно выглянула из-за неё, слегка приподняв над коническим ободком одну лишь щёку и любопытный глаз.