— Милости прошу, — рассмеялся я. — Буду только рад концу…
— Так просто ты не отделаешься! — прошипел белый от ярости Гуннар.
Глядя на него, я вызывающе ухмыльнулся.
— Ты ведь уже записал меня в палачи, так что мне ещё одна жертва, а? Ты, смрадный кусок дерьма! Думаешь, Первая была не в курсе, что ты продался Дэсарандесу ещё когда он только взял Монхарб? Ты — мерзкий предатель и будь у нас выбор, ни за что не отправились бы в этот прóклятый город! — Я перевёл взгляд на Тулона. — Что до тебя, Сепарий, подойди поближе — у меня есть ещё одно дело в жизни!
Несмотря на кучу громких слов, итог почти не изменился. Армия направилась за ворота, только рядом со мной теперь ехал хмурый сион с приказом сломать ноги, если я начну снова пытаться «выделываться».
Магбур, взгляд со стороны
Изен не заметил — и никто другой тоже, — что в момент убийства Илазия Монтнара позади подошла Ариана. Она хотел поговорить с лейтенантом по поводу случившегося с Логвудом и её ролью в смерти коменданта. Поговорить с тем, кто мог дать ей здравый совет.
Но, услышав слово «Сепарий», будто оцепенела, а затем поражённо распахнула глаза и отступила на шаг.
В этот момент ворота распахнулись, и отряды кавалерии хлынули наружу. По рядам пехоты пробежало волнение — все готовили оружие.
Ариана сделала ещё один шаг назад, у неё в ушах по-прежнему звенело одно слово. Она его где-то слышала, но всё никак не могла точно припомнить, где именно, хоть само воспоминание вызвало безотчётную тревогу.
Чернокожий генерал, Чибато Ноното, прямо на её глазах приказал арьергарду задержаться, оставаясь позади армии. Какой-то внутренний голос прокричал Ариане срочно подойти к нему и рассказать… Что рассказать⁈
Девушка, отмеченная богиней удачи, наблюдала, как армия выходит за ворота города. Приказ уже был отдан, сдержать наступление — невозможно.
Она отступил ещё на шаг, забыв, что хотела сказать Изену. Потом споткнулась о тело Монтнара, не обратив на это никакого внимания, развернулась и побежала.
Шестьдесят шагов спустя Ариана наконец вспомнила, где слышала слово «Сепарий». От Ворсгола. А тот — от мародёров-ратников. И по их словам, Сепарий должен был открыть им ворота Магбура…
— Генерал! — заорала она, помчавшись к чернокожему. — Генерал Ноното, подождите!
Глава 6
«Ибо решил он предать себя, чтобы спасти народ свой, но так терзаем он великим соблазном, предать и народ свой…»
Иерон Скерд, «Пламя Забвения».
Окрестности Таскола, взгляд со стороны
Ещё мальчишкой Кальпур как-то раз был необычайно поражён, услышав о том, что на военном флоте Сайнадского царства тех, кого сочли виновными в непростительных преступлениях, зашивали в мешки и швыряли прямо в океан. «Отправиться в кошелёк», — называли моряки свой обычай. Мысли о нём частенько преследовали Кальпура неприятными перспективами — каково это, быть несвязанным, но не способным перемещаться, иметь возможность двигаться, но не иметь возможности плыть, каково это — рвать и царапать неподатливую мешковину, погружаясь в бесконечный холод?
Годы спустя на борту галеры, перевозившей еще юного Кальпура к месту его первого служения, он имел неудовольствие узнать о такой казни не понаслышке. Поножовщина между гребцами привела к тому, что один из них истёк за ночь кровью, а выживший был осуждён как убийца и приговорён к «кошельку». Пока трое морских пехотинцев запихивали его в длинный холщовый мешок, осуждённый умолял команду о пощаде, хотя и знал, что пощады не будет.
Кальпур помнил, как несчастный бурчал свои мольбы, шепча их столь тихонечко, что ему показалось пронзительно громким и то, как скрипят палубные доски, и как плещется вода за бортом, и как потрескивают хрустящими суставами узлы такелажа. Капитан вознёс короткий псалом Триединому, а затем пинком отправил голосящий и причитающий мешок за борт. Кальпур услышал приглушённый визг, наблюдая, как мешок, скрючившись, будто личинка, канул в зеленеющие глубины. А затем он, так незаметно, как только мог, бросился к противоположному борту, чтобы извергнуть в море содержимое собственного желудка. Его конечности потом неделями потрясывало от будоражащих душу воспоминаний, и миновали годы, прежде чем его перестало тревожить призрачное эхо того приглушённого крика.
Кошмар, что преследовал Кальпура прямо сейчас, был подобен образу этой жуткой казни — куда-то утягивающая его темнота, нечто, что он мог яростно молотить и пинать изнутри, не имея возможности освободиться. Он словно «отправился в кошелёк» — только тонущий чудовищно долго и погружающийся в какие-то совсем уж невероятные глуби́ны.